– Твой отец идет, – сказал Мерфин.
Керис обернулась к улице. Два брата являли собой странную картину. Высокий Антоний, брезгливо подобрав полы облачения, старательно обходил лужи, его бледное лицо человека, непривычного к нахождению вне стен дома, искажала гримаса отвращения. Эдмунд, старший по возрасту, но более крепкий на вид, краснолицый и с длинной косматой седой бородой, шагал по грязи, приволакивая увечную ногу, что-то настойчиво внушал приору и оживленно жестикулировал. Глядя на отца издали, как смотрел бы незнакомец, Керис всегда остро ощущала, как она его любит.
Подойдя к мосту, братья не подумали оборвать спор.
– Ты только посмотри на эту очередь! – воскликнул Эдмунд. – Сотни людей до сих пор не попали на ярмарку и не торгуют на ней! Уверяю тебя, половина из них найдет продавцов и покупателей прямо в очереди, они совершат сделку и отправятся домой, даже не въехав в город!
– Это запрещено законом, – возмутился Антоний.
– Пойди и скажи это им, если сможешь перейти мост. Только ты не сможешь, он слишком узкий! Послушай, Антоний, если флорентийцы уедут, ярмарка умрет. Наше с тобою благосостояние зависит от этой ярмарки. Нельзя допустить, чтобы она совсем захирела!
– Мы не можем заставить Буонавентуру приезжать сюда.
– Зато можем сделать нашу ярмарку привлекательнее ширингской. Нужно объявить о намерениях прямо сейчас, на этой неделе, убедить всех, что наша шерстяная ярмарка жива. Нужно сказать, что мы снесем этот старый мост и построим новый, в два раза шире. – Эдмунд резко повернулся к Мерфину: – Сколько времени понадобится на строительство, паренек?
Мерфин слегка смутился, но ответил:
– Труднее всего будет найти дерево. Нужны очень длинные стволы, хорошо просушенные. Дальше начнется установка быков на дне реки. Это не так-то просто, потому что работать придется в проточной воде. Потом плотницкие работы. Может быть, к Рождеству справимся.
– Ты ведь не можешь обещать, что Кароли изменят свое решение, если мы построим новый мост, – заметил Антоний.
– Они изменят, – с силой сказал Эдмунд. – Это я обещаю.
– Все равно не могу помочь, у меня нет денег.
– Ты не можешь не построить мост! – крикнул суконщик. – Иначе разоришься сам и погубишь весь город.
– Хватит споров, брат. Я даже не знаю, где найти средства для восстановительных работ в южном приделе.
– Так что же ты собираешься делать?
– Положусь на Господа.
– Пожинает плоды тот, кто полагается на Господа и сеет. А ты не сеешь.
Антоний явно разозлился.
– Я знаю, тебе трудно это понять, Эдмунд, но Кингсбриджское аббатство не купеческая лавка. Мы славим Бога, а не зарабатываем деньги.
– Тебе недолго останется славить Бога, если кушать будет нечего.
– Господь не попустит.
Красное лицо олдермена побагровело от гнева, сделалось даже отчасти лиловым.
– Когда ты был маленьким, дело нашего отца кормило тебя и одевало, обеспечивало средствами на учебу. Когда ты подался в монахи, твоими кормильцами стали жители этого города и окрестные крестьяне, которые несут повинности, платят десятину, налоги на рыночные лотки, мостовщину и невесть еще какие подати. Всю жизнь ты жил, как блоха, на спинах тружеников. А теперь у тебя хватает духу говорить нам, что Господь все устроит.
– Не забывайся, брат, ты близок к святотатству.
– Это ты не забывай, что я знаю тебя с рождения, Антоний. Ты всегда обладал особым даром увиливать от труда. – Эдмунд, столь часто срывавшийся на крик, теперь говорил очень тихо. Керис знала: это верный знак того, что отец в бешенстве. – Когда требовалось выгребать отхожее место, ты шел спать, чтобы отдохнуть перед учебой. Дар нашего отца Богу! У тебя всегда было все лучшее, хоть ты и пальцем не пошевелил ради этого. Сытная еда, теплая комната, лучшая одежда – я был единственным мальчишкой, который донашивал вещи младшего брата!
