– Приветствую, мастер. – Жозефина подошла к прилавку, Каталин молча маячила у нее за плечом. – Я ищу гноума Шарда.
Приказчик поднял на нее глаза, и от него засквозило высокомерием.
– Мастер Шард занят, – изрек он, не прекращая работы; резец продолжал вслепую, но все столь же точно стесывать стружку с заготовки.
– Разумеется. Но я надеюсь, что он найдет время для постоянных заказчиков, – и тонкие пальцы пододвинули к приказчику серебрушку. Тот взглянул на денежку и скользнул взглядом выше, к гербовому перстню.
– А, госпожа, простите. Тот же час позову. – Подхватив монету, гноум вышел в заднюю дверь. Оттуда донесся шум разговора, и в лавку вошел, очевидно, мастер Шард. В его темной бородке уже пролегли серебряные нити, но до старости ему было далеко: ладный, некрупный, пышущий здоровьем, он выглядел так, будто собирался разменять еще лет пятьсот, никак не меньше.
В отличие от приказчика – видимо внука, – сам мастер сразу догадался взглянуть на перстень, да и траурную ленту на шее тоже не пропустил.
– Госпожа де Крисси, – произнес он приятным низким голосом, степенно кланяясь, – поздравляю вас с наследием и сочувствую его причинам.
Она сдержанно кивнула, принимая сказанное.
– По какому делу пожаловали?
– Это ваша работа? – Жозефина вручила ему шкатулку матушки. Гноуму хватило одного взгляда.
– Без сомнения.
– Мне требуется ее открыть, и вы как мастер можете это сделать.
Тот важно надулся, став в полтора раза больше.
– Я действительно могу это сделать, но тогда надобно официальную бумагу от магусов или алхимиков.
– Это займет время, а у меня его, к сожалению, нет. Можно ли обойтись без лишних проволочек?
Показываться что в представительстве Круга магов, что в Алой палате Жозефина попросту боялась, не зная, что ей там предстоит; тюремные застенки и Королевская академия представлялись ей одинаково горькой долей, а на то, что маги и алхимики оставят ей жизнь и свободу как есть, надежда была слишком слабой.
– Можно, – кивнул Шард, – но тогда понадобятся особые ингредиенты и немалое время… сто золотых будет достойной ценой.
Даже Кроненбах попросил двадцать. Жозефина едва удержалась, чтобы не пошатнуться.
– Быть может, из уважения к моей матушке… – начала было она, надеясь сбить цену, но Каталин решительно вывела ее из лавки.
– Постойте здесь, госпожа. Парни, присмотрите, – и снова скрылась в лавке. Лениво зубоскалившие северяне немедленно подобрались и, обступив госпожу, принялись нести службу.
Из-за двери долетел низкий, сдавленный рык, невнятное бормотание и глухие звуки, перемежающиеся поскуливанием. Каталин вынырнула наружу:
– Госпожа, идемте. Он уже вспомнил, сколько на самом деле стоят его услуги.
Робея, Жозефина последовала за своей заступницей. Весь левый глаз гноума стремительно заплывал отменным лиловым синяком, нос с горбинкой припух, и дышал он так, будто некто только что держал его за ворот, сдавливая горло.
– Каталин, ну зачем так… – шепнула девушка, с жалостью глядя на мастера. Тот тоже увидел ее и протянул руку:
– Что ж вы сразу, госпожа, не сказали, что это вам по наследству вручили, а ключик и потерялся… сей же момент все будет, сей момент…
Он забрал шкатулку-хранительницу, вышел на двор и вскоре вернулся. Между верхней крышкой и стенками теперь была щель, и Жозефина немедленно откинула крышку.
Там лежало несколько шоколадок, завернутых в промасленную бумагу, и засахаренные леденцы в полотняном мешочке. Магии от них не ощущалось, и Жозефина не удержалась от искушения немедленно сунуть один за щеку. Привкус молока и мяты растекся по языку, на мгновение вернув ее в детство, когда родители были живы и матушка баловала ее точно такими же леденцами.
