Мир, которого не стало - страница 49

, которую основало издательство «Тушия»{260}. Первые книги «Библиотеки» – рассказы Зангвиля{261}, «Пьесы гетто», биографии Аристотеля (Тавьева{262}) и Магомета (Бернфельда{263}) и в особенности «История вер и религий» Мензиса{264} в переводе Яакова Френкеля – произвели на меня огромное впечатление. А кроме того, в городе забурлила сионистская жизнь. Разумеется, мой дядя-раввин, а также главы наиболее уважаемых домов резко возражали против сионизма; вместе с тем в городе было немало молодых людей, которые хотели создать сионистскую организацию. И вот мы собрались; и с нами был Лейб Гельфанд, наш родственник, один из активистов организации «Бней Моше»{265} в Полтаве, а до того в городке Малая Перещепина, что неподалеку от Полтавы, – пламенный сионист. И еще «проповедник» Й.-Ц. Евзаров, известный как «второй после Маслянского». Возможности говорить в синагоге никому из них не дали, и они ограничились небольшим собранием, которое устроили в бейт-мидраше. На этом собрании был и я. Решения принимались в духе времени – вплоть до создания профсоюза, продажи акций Еврейского колониального банка{266}, Еврейского поселенческого фонда – однако эти замыслы не увенчались успехом…

В то время в Эрец-Исраэль приезжал Герцль{267}, и его встреча с императором Вильгельмом II в Микве Исраэль{268} произвела огромное впечатление на евреев. Я помню, как р. Эли-Хаим Дворецкий (дед профессора А. Дворецкого{269}), один из самых уважаемых ученых мужей и глав семейств, публично заявил в бейт-мидраше: «Есть ли что-то, равное этому? Он предстает перед царями! Со времен Моше Монтефиоре не было подобного ему!» Такое сравнение вызвало гнев у хасидов. Конечно, «Монтефиоре не был такой уж важной персоной. Но как можно сравнивать еврея-праведника, соблюдающего заповеди, с главой еретиков-сионистов?!»

Как я уже говорил, еще в Корсуне и Тельши я был пламенным сторонником колонизации Эрец-Исраэль и сионизма. И я всегда говорил своим друзьям в Тельши, что когда я стану взрослым, то приеду в Эрец-Исраэль и поселюсь в Иерусалиме. Особенно часто я беседовал об этом со своим другом Шмуэлем Атласом, сыном р. Меира Атласат{270} одного из известных раввинов, который в свое время руководил йешивой в Тельши.

В тот же вечер, когда была сделана неудачная попытка создать сионистскую организацию в Хорале, я имел долгую беседу с двумя нашими важными гостями. Лейб Гельфанд удивлялся, что я не читал Ахад ха-Ама и знал о нем лишь из брошюры Бен-Авигдора «Две пьесы» («Моше и три пророка»), посвященной Ахад ха-Аму; я даже не знал, кто он такой. А Евзаров был потрясен, что я совсем ничего не знал о стихах р. Йехуды Галеви, которые выпустил доктор Гаркави{271} в издательстве «Ахиасаф»{272}. Они оба уговаривали меня в ближайшем будущем покинуть Хорал и советовали ехать в Ковну. Брат не разделял моего «сионизма», вернее, моего сионистского энтузиазма. По его мнению, именно он был причиной нерадивого отношения к учебе и прекращения наших совместных занятий трактатом «Недарин» с комментариями Харана. Я тоже не был доволен нашей совместной учебой: брат освоил комментарии Рашбы (р. Шломо бен Адерет) к трактату «Недарин» («Шева шитот») и пользовался «эклектическим подходом» к этому трактату, и наши совместные занятия превратились в сплошные рассуждения и дискуссии. Поначалу мне это даже нравилось, однако после я потребовал, чтобы мы ограничивались лишь комментариями Ха рана (Рабейну Нисима), а в случае необходимости обращались к комментариям ха-Роша