Правда, Андрос не пошёл так очень дальше, а он неожиданно для приготовившейся спрыгивать с этого летящего под откос эшелона Брунгильды, повёл себя относительно спокойно, принявшись только язвительно самоутверждаться.
– А так как за всем эти стоит оторвавшийся от народа не народ (вот какую дисфункцию для ума выдвигает Андрос), то я, рождённый летать (это значит, что он не боится авиаперелётов), не собираюсь пресмыкаться перед снобистской орфографией, и для меня пальто при необходимости его надеть или снять, будет пальто, без всяких там францисцизмов, а вот когда я захочу в нём быть, то я буду в пальте, и точка! – И как завершающий штрих собой сейчас всего сказанного, Андрос со всего размаху кулаком поставил эту, само собой жирную точку во всём, что он есть и здесь, ни прибавить, ни убавить. Тем более Брунгильде, каким-то странным и в чём-то удивительным способом убеждённой харизмой и обаянием Андроса в том, что и их государственность не будет полной, не окажись в ней соучастником жизненного передела Андрос Собакин. Очень верно за всех и за себя считающий, что государство не отделимо от человеческой природы, и в нём каждой твари должно быть отведено своё место.
Ну и главное, что убедило Брунгильду и поставило жирную точку в этом разговоре, так это то потрясение стола и её за ним, которое стало следствием вот такой напористости мысли и желания Андроса быть своим для всех тех людей, кого он толком и никак не знает, а если что-то и знает, то Брунгильда не такой уж эталон этого знания, по которому будет не слишком конструктивно и в чём-то неэтично, конечно, со стороны только Андроса, всех соотечественников Брунгильды ровнять под одну гребёнку. И если по одной Брунгильде (о чём только думали её наниматели, делая её лицом своей государственной территории) даже не судить, а делать первые впечатления, то что-то сразу становится на душе пасмурно, муторно и неуютно.
В общем, Андрос оставил след о себе, как на столе, уж очень хлипком и совершенно не рассчитанным на такого рода серьёзного посетителя, – думают все эти скупердяи чёртовы, что одни только хлюпики и нытики к ним сюда нагрянут, – так и в душе Брунгильды, несколько в себе растревожившейся и разволновавшейся от такого буйства энергии и страсти со стороны Андроса Тимофеевича Собакина, как она ещё раз внимательно и добросовестно выяснила из его анкеты. Где ей больше всего не понравилась одна личностная характеристика Андроса Тимофеевича Собакина. Он отмечен был как примерный семьянин. Но Брунгильду одно в этом моменте успокаивает – жизнь на чужбине и не такие моральные принципы ломает или хотя бы пересматривает.
– Сложный случай. – Выдохнув из себя очень много сильно перегоревших эмоций и прямо в светившуюся чёлку, со вздохом кручины, как бы это интересно выразился Андрос Тимофеевич, проговорила себе в нос Брунгильда.
Положение второе: Переговоры
Всякие уважающие себя и уважаемые обществом люди, само собой крепко стоящие на ногах, хорошего достатка и влиятельного толка, – а если ко всему этому, если быть честным, то всего лишь повседневно встречающимся в Сити вещам, ещё добавить ту их служебную ответственность, которой их наделило общество и государственная служба, то уважение к этим людям улетает прямо в космос, – начинают свою встречу и разговор её предваряющий с самых отстранённых от ихней реальности вещей, пока что никак независящих от их рода деятельности. Как, к примеру, с вопроса о погоде. Ну а с чем всё это связано, то как уже можно догадаться – с огромной умственной составляющей всех этих людей, кто запросто найдёт соринку в чужом глазу, хоть хозяин этого глаза и говорил о другом.
