И Григорий невероятно по хамски и нагло тычет своим длинным носом в неизвестную покуда для Феодосия сторону, и смеет, не просто у того интересоваться о чём-то, а он прямо-таки требует от Феодосия объяснений тому, чему он видите ли не видит объяснений. А с какой стати Феодосий обязан кому-то что-либо объяснять, если твоя природа изначально тебе всё объяснила на твой собственный счёт, наделив тебя с избытком дебилизмом.
Но что поделаешь, времена нынче снисходительны к такого рода людям, с особенностями своего мышления, и Феодосий не будет кичиться тем, что в нём есть, а вот в Григории этого никогда по смыслу задуманного на его счёт природой не будет и можешь даже не мечтать в революционных фантазиях, и он, так уж и быть, уделит толику своего драгоценнейшего времени Григорию и тому, что он ещё тут не понял.
А судя по направлению его носа, то Григорий совсем уж дурак дураком (что для художника экспрессиониста не только спасение его души и тела от негативных очень взглядов публики на такое его типа искусство, но и протеже его творений в мир искусства), если его ставит в ступор непонимания своя собственная же картина, выставленная на специальной смотровой площадке для всеобщего обозрения и оценки эстетами и искусствоведами.
И вот что не может понять в самом деле Григорий, глядя на своё творение, как в первый раз видит, то не совсем ясно, но только с первого на него взгляда. Хотя это совершенно не сложно представить и в случаях с работами экспрессионистов, такое сплошь и рядом случается. Из-за специфики своих работ, не с первого взгляда могут узнать, а затем признать свою работу за свою работу эти мастера эпатажа и муляжа реалистичности с помощью мольберта и кисточки. И эти художники своих художеств, очень искусственно выделяясь из когорты представителей изобразительного искусства, несколько раз посмотрят, и всё с разных сторон и под разными углами наклона в сторону навязываемой в его сторону и его мастерству картину, и всё через призму зрительского внимания к этому творения, и если степень негодования явно превалирует во всех этих зрительских лицах перед их внутренним восхищением перед такой дерзостью и наглостью этого маляра от кисточки, то разве зря это художник записался в экспрессионисты, и это даёт ему повод спокойно откланяться, резонно указывая на неправильное прочтение этой представленной всем тут работы.
– Стыдно господа, так путать почерки великих мастеров экспрессионизма. Где Мане, там Моне не обретал искусство в залежах кувшинок. Тьфу на вас, эстетически не оформленных. – За всё воздаст отверженный мастер снобизму этой публики, которая и понимает лишь то искусство, на которое им указывают специально обученные коммерсантами от искусства люди.
Правда, сейчас другой случай, и взволнованность Григория и непринятие им выставленной на всеобщее обозрение картины, имеет другие причины, о которых он, сверля своими глазами Феодосия, прямо и указывает Феодосию. – Мол, ты чего тут надумал из меня дурака делать. – Примерно что-то такое читалось в нервном взгляде Григория на Феодосия. – Думаешь, если я творю в такой области искусства, где сам чёрт ногу сломит, и где нужно к своему творению прикладывать путеводитель по изломам вашего разума, чтобы указать вам, куда надо смотреть и в какую сторону восхищаться при рассмотрение всей этой, только с первого взгляда галиматьи, то можно по собственному усмотрению выставлять мою работу.
