И уважительным оправданием не могут служить слова подтверждения той очевидности в лице Брунгильды, которая для всех так очевидна – она тошнотворна и мне, как минимум, естественно неприятна. А Андрос, если он не хочет быть засужен за дискриминацию Брунгильды по этическим и моральным соображениям, – он ограничивает право Брунгильды на эксклюзивную красоту, – которую природа создала именно такой по своим резонным соображениям, чтобы учить уму-разуму вот таких как он недоумков, должен найти и притом немедленно, каким ещё словом можно назвать это внешнее своеобразие Брунгильды.
– Ваш лицевой сюрреализм недоступен моему животному и приспособленческому пониманию, и я его недостоин, пока не познаю все выверты кисти того художника, кто кладёт такие мазки своих художеств на человека. А именно природы. – А вот это уже что-то, и такие слова даже в устах Андроса (так-то в роте) подвигают Брунгильду задуматься о повышении собственной самооценки, до которой тому же Андросу ещё нужно дорасти.
В общем не верит ни единому слову Андроса эта зловредная Брунгильда, и всё по причине своего скверного характера (это из-за отсутствия личного счастья) и по напущению её должностных обязанностей и инструкций, в которых так прямо и написано: «Ни одному слову не верь Брунгильда, особенно, если оно сказано красавчиком на чуждом для тебя языке; умеют эти носители чуждых нам языком всё изворачивать так, что то, что казалось нам правильным, начинает видится не таким уж и верным», и если ты, Андрос Собакин (а коробиться физиономией нечего на такое фамильярное обращение, привыкай уже к тому, что в новых условиях существования, куда такие как ты(!), Собакины, всё стремитесь, нет обусловленного на уважение вы-обращения, и там сразу вам тычут туда, чего ты стоишь), хочешь получить одобрение консульской службы, то давай выкручивайся, придумывая для всех нас сказки. И так, чтобы они звучали как есть правдоподобно.
И видимо Андроса Собакина так припёрло к стенке необходимость насладиться воздухом свободы иноземщины, что он не стал лаяться с этой стервой Брунгильдой, а с каменным лицом, то есть серьёзным, принялся обосновывать ту необходимость для этой всей иноземщины принять его в качестве постоянного гостя.
Правда, сперва Андрос чуть было большую глупость не брякнул, заявив, что я, мол, пригожусь и буду вам очень полезен, демонстрируя таким образом свой генетический, народный код, где все мало уровневые герои сказок, с такой фразой обращались к главному герою сказки за своей поддержкой. Но так как Андрос вовремя одумался, то он, вспомнив и сообразив все внутренние нарративы судьбинушки людей, живущих на этой чужбине, частью которой, и он собирался стать, сразу обозначил свои деловые качества и перспективы.
– Я разве вам не говорил, – с вот таким уточнением недалёкой памяти, а может и ума Брунгильды, делает своё заявление Андрос, – меня, мол, всё в вашей стране устраивает. И разве этого недостаточно? – прямо обескуражен Андрос такой непонимаемостью всех этих бюрократов из посольства, кому поди что нужны душещипательные рассказы о своей ущербности и горькой доле, чтобы их проняло до самых печёнок (что поделать, иногда приходится пользоваться своим служебным положением, ведь работа в посольстве так скучна на душевные отношения) и они, испытывая сердечные и душевные волнения и склоки, так уж и быть, выпишут тебе разрешение на временное у них убежище по политическим мотивам. – У нас с тёщей полнейшая несовместимость в плане понимания будущего для неё родной дочери, а для меня жены Наташки. Вот она и дискредитирует меня постоянно в глазах всех кого знает и даже не знает, называя половой тряпкой и приживалой. С чем я категорически не согласен, но вынужден всё это в свой адрес слушать, проживая на её жилплощади. А когда попрекают жилплощадью, мол, ты на неё никакого права не имеешь, то разве можно дальше с этим и там жить. Вот я и обращаюсь к вам за содействием мне в этой проблеме.
