Мир Ванты Ху - страница 34

, громоздился наскоро сколоченный сценический помост. Усталые рабочие клещами с визгом выдирали гвозди, обдирали доски с временного балагана, складывали в штабель. Толпа зрителей жаждала продолжения банкета, с восторженным воем расступилась, обернулась на шипящую вспышку керосина, освободила проход к рождённому буйству огненного хаоса. Полыхающие рукава охватили жердяной чум, нагороженный на утрамбованной площадке песчаного берега близ смоляной реки. Разгорался грандиозный кострище, куда организаторы спонтанного праздника перенесли народное гулянье. Концертная прелюдия нежданного празднества закончилась. Артистов в скромных национальных нарядах, рядившихся под хантов, не отпустили, увлекли за собой. Зрители и гости сомкнулись перед столами-прилавками с дармовым угощением. Горячительные напитки запалили людей больше, чем гортанные песняки́ самодеятельных артистов и вялые хороводы хантыйских девушек в зелёных цветастых татарских платках, в алых деревенских сарафанах, для верности обшитых холщовыми полосками с традиционными красными «оленьими» узорами остяков51. Подвыпившая толпа при виде огнища зашумела, заволновалась. Послышались весёлые выкрики, хохот.

Хмурый пожилой мастер бубна в новеньком замшевом костюмчике с меховой оторочкой ударил было перед костром в трагический набат, но его быстро обступил, «поглотил» воющий рабочий люд, разгорячённый напитками и городской выпечкой.

В глубине толпы народные умельцы недолго побаловались горловым пением в несколько басовитых глоток, вскоре стихли. Мощные звуковые колонки вдруг зычным хрипом разразились осовремененным фольклором хантов, манси и зырян. Зазвучали эстрадные песни про Юган и Когалым. Грянул бравурный марш нефтяников, где мимоходом помянули учёного Губкина52. Усиленный динамиками, неожиданно резко зажужжал варган и вдруг стих. Нудное, механическое вибрирование уступило природному треску брёвен костра, гудению сине-оранжевого гигантского языка, что взметнулся в серо-молочные небеса.

Егор пригубил сухого винца и удалился в сумерки, подальше от разоряемых столов и захмелевших сотоварищей по буровой. Замер бездумно, заворожённый полыхающим пространством и огненным буйством красок. Он не обращал внимания на истошные вопли, безумные выкрики собравшихся, кои вспомнили дикарские свои, языческие корни, запрыгали дикими козлами в хороводе. Гуляки лапали чужих визжащих женщин, тискали податливых подруг. Нелюдимый Егор и одет-то был не для безумных плясок на песке вокруг костра. В скромном сером пиджачке от «Большевички», клетчатой ковбойской рубахе, в «левых» джинсах – китайский «Левис», он выглядел журналистом местной газетёнки, приглашённым на освещение незначительного события. Старые, удобные, растоптанные туфли от «Белвест»53 отсырели, были полны сырого песка, раздулись крестьянскими лаптями. Пора было покидать шумное сборище, людскую вакханалию, пока всё не закончилось общей потасовкой или дракой.

Сухие жердины в огненном чуме выстреливали в небеса жёлтыми, оранжевыми, рубиновыми искрами, трещали сороками в тайге, растревоженными чужаками.

К Егору, стоящему в отдалении от толпы у штабеля досок разбираемого помоста эстрады, вышла из темноты девушка в скромном, сером, холщовом сарафане ханты. Чёрные блестящие волосы её охватывала через лоб кожаная полоска, свитая в косичку. Чёрные щёлочки глаз девушки озорно и загадочно сверкнули огненными искорками. Она приблизилась, не дала помбуру возможности первому «сморозить глупость», приложила тонкий пальчик к его губам.