– Я почувствовал запах, – отвечаю я.
– Оно же не пахнет, – возражает Аньела.
– Для меня пахнет. У меня обострённое восприятие. Я болен.
– Интересно. Могу я узнать, чем?
Её лицо – словно подрагивающая плёночка, я чувствую непонятное волнение в каждой точке его кожи. Мне начинает казаться, что Аньела действительно не совсем адекватна. Хотя в ином случае ей бы и не прописали, наверно, лабордазу-2.
– Я заражён вирусом Уннга, – говорю я. – Не волнуйтесь, он не передаётся ни контактным, ни воздушно-капельным способом. Впрочем, если бы вы меня съели или выпили мою кровь…
У неё округляются глаза.
– Из того, что я вас попросила напасть на охранника, вы сделали вывод о моей кровожадности?
– Нет, простите. Я часто несу всякую ерунду. Я, знаете ли, тоже не вполне нормален.
– Тоже?!
– Слушайте, мне надоело извиняться, – устало говорю я.
Мы смотрим друг на друга.
– Тогда извинюсь я, – говорит Аньела. – Я неправильно начала, признаю. Но мне трудно сейчас. Так я не поняла. Вы тоже принимали лабордазу?
– Недолго, – отвечаю я. – Мне её отменили. Из-за побочных эффектов. Она действительно очень успокаивает, но при этом притупляет внимание и, самое главное, размывает ощущение реальности.
– Это потом… проходит? – уточняет Аньела. Её пальцы дрожат, и я только сейчас замечаю, какие необычные у неё ногти. Короткие, но изящные, покрытые гравировкой со множеством мелких деталей. Символы, непонятные мне.
– Я не совсем уверен, – отвечаю я. – Я вижу и чувствую многие вещи, которые не должен чувствовать. Но это началось задолго до приёма лекарства.
– У меня то же самое, – признаётся Аньела. – Я уже не понимаю, мне всё мерещится из-за этой проклятой лабордазы или нет. Но началось раньше, точно…
– Вам её врач прописал? – спрашиваю я. – Потому что лекарство очень опасное.
– Да, – кивает она. – Доктор Ендердт. Он терапевт, но имеет лицензию психиатра. Он мой хороший знакомый, так что…
Она молчит. Я вдруг замечаю, что из её глаз начинают литься слёзы. Мне становится неловко, и я перестаю понимать, что здесь делаю. С другой стороны, мне её жаль. Я в некоторой степени чувствую в ней родственную душу, поскольку знаю, что психические болезни – это очень непросто.
– Простите, – говорит она, пытаясь вытереть глаза тыльной стороной запястья. – Так вы согласны сегодня провести со мной день?
– Эм… – я сначала не понимаю, потом догадываюсь, что она имеет в виду. Я должен заменить отпущенного охранника. – Да, конечно. У меня отпуск, и я никуда не спешу.
– Спасибо, – говорит она. – Я ценю это. А что вы обо мне знаете?
– Честно говоря, ничего. Я до этой встречи даже не знал, как вы по-настоящему выглядите. Но я слышал все ваши песни…
– Это уже неплохо, – говорит она. – Потому что в них рассказана вся моя жизнь. – Она вдруг улыбается, чуть закатывает глаза, будто что-то вспоминая. – Ну, почти вся. Как вы, наверно, понимаете по моей бледной коже, я из зепхардов.
– Не понимаю, – вздыхаю я. – Я даже не знаю, кто это такие.
– А вот это плохо, – говорит она, и я не вполне уверен, что она имеет в виду. То ли то, что я не оправдал её ожиданий и не подхожу для решения её проблемы, о которой она так и не начала рассказывать, то ли ей просто лень объяснять то, что и так все знают.
– Добрый день, – говорит внезапно возникший справа от меня официант. – А вы будете что-нибудь заказывать?
Пожалуй, я хочу есть, но мне неудобно жевать, когда меня собираются просить о помощи.
