У Анны имелась неодолимая тяга к красивым людям. Она любовалась статью гробовщика, его ногами, находя сходство их контуров с линиями древнеримских скульптур. Красоту их она сравнивала с красотою птиц, деревьев, музыкальных инструментов. Все, что имело идеальную форму, рождалось из божественной первоосновы, выплескивалось из небесного котла бесформенного совершенства, чтобы найти воплощение в грубой, но драгоценной материи.
Древнеримские ноги Бруно устремлялись в парк, заставляя Землю крутиться быстрее. Бег древнеримских ног мог бы стать новым пульсом планеты.
Анне хотелось рассказать о красавчике Квете, но как расскажешь старушке о гробах?..
Она рассказывала ей обо всем, как на исповеди, как на сеансе психотерапии.
Затасканное сравнение «божий одуванчик» Анна находила на удивление точным, Квета и была этим небесным одуваном, полупрозрачным, пушистеньким, на тонком стебельке, готовым в любую минуту рассеять бесследно в пространстве и утратить навсегда свою хрупкую, незащищенную, чудаковатую прелесть. Впрочем, сравнение с одуванчиком испарялось, стоило Анне поставить стул чуть ближе. К удушающему стариковскому духу, пропитавшему стены всего заведения и каждой комнаты, Анна относилась философски, но ее смирение не распространялось на зловонное дыхание рта. Дыхание Кветы было отравлено вонью остатков пищи, гниющих в дуплах старых, желтых зубов, душком тщательно пережеванной колбасы и острым запахом старческого нутра.
А в остальном старушка была прелестна. За последние лет пять восьмидесятилетняя Квета сдала не сильно. Только энергичнее тряслась ее беленькая головка, так что казалось, будто женщина не верит ничьим словам, а собственным не доверяет особенно.
В юности Квета была подающей надежды гимнасткой, ей пророчили славу знаменитой Веры Чаславска. До пятидесяти она умела закидывать колено за ухо и до шестидесяти чесала спину сверху донизу обеими пятернями.
Анна купила квартиру у одинокой, разбитой неожиданным артритом Кветы, когда та решила перебраться в дом престарелых.
– Эти приветливые сестры – полные дуры. – жаловалась она. – Как можно оставить старого человека без выпивки? Вредно! Они говорят: вредно. Что может быть вредно в моем возрасте? Это же смешно. Спасибо, милая. Прекрасная боровичка. Я же по чуть-чуть. Делаю глоточек, когда мне тоскливо. Глоточек, когда мне хорошо. Глоточек, когда я вкусно поем. Глоточек, когда закончу очередное вязание. Я почти закончила одеяло для твоей Юли. Дремлю, а из рук не выпускаю. Тут уснула, и мне приснилось, что оно вяжет меня. И нитки такие красивые, что мне завидно.
Квета вязала крючком разноцветные квадраты и затем сшивала их в единое большое полотно, красочное, как голландский цветочный сад.
– Очень красиво. Юля будет в восторге.
– Закончу и буду вязать для беженцев. Осень скоро, они там в палатках переморозят свои беженские зады. Что нового? Выкладывай последние сплетни!
Анна рассказывала. Про Макса, гастроли, Олю. У Мельникова проблемы с устрицами. К слову, старушка оказалась единственной не упрекнувшей Анну за разрыв с Гришей, не сказавшей что-то вроде «как жаль, такой хороший мужик, ну что же ты», возможно потому, что она была с ним незнакома.
Каролина записала Мартина на ушу и танцы, чтобы не болтался по улицам в каникулы. Мария откармливает его мясом из новой лавки. Студент-биолог Ота, тот белобрысый мальчишка из квартиры напротив, неожиданно оставил энтомологию и занялся птицами, на днях он вернулся из экспедиции по подсчету краснокнижных гусей.
