Она встряхнулась.
– Простите мне мое дурацкое настроение, – сказала она весело. – У меня последнее время бывает.
Теперь она само очарование. Пара смешных историй из детства Макса, пара анекдотов из собственной жизни…
– Ты помнишь, Макс, как я потеряла день и собралась встречать Новый год тридцатого декабря?!
Кое-что заимствованное у Кветы и остроумно выданное за свое, она пустила в ход все свое обаяние, и через каких-то полчаса наслаждалась всеобщим весельем. Милая девушка, Гриша прав. Подожди, девочка! Ты еще не слышала их коронной песни! Чертовски жаль, что нет флейты.
И Анна запела, негромким, но густым, полным и очень приятным голосом, с насмешливым озорством глядя на сына.
– Walked all day till my feet were tired… I was low, I just couldn't get hired …
Макс включился, как магнитофон, десятки раз они исполняли этот хит «The Miracles».
– So I sat in a grocery store…
Как-то спели сто лет назад в шутку, когда шестнадцатилетний Макс устроился в Макдональдс на каникулы, и года на три прилипла мелодия к семейному очагу, став чуть ли не домашним гимном.
I got a job
Sha na na na,
I got a job
Sha na na na…
И на два голоса, сопровождая выступление жестами и комичными гримасами, до совершенства обкатанными в гостях, мать и сын исполнили номер до конца.
Анна радовалась за Макса, эту девочку она в себя влюбит, теперь ей хотелось любви Ольги, у них будет все хорошо, жизнь снова благосклонна, с улыбкой думала Анна, блаженствуя.
Пока дети росли, Анне все казалось, какие они у других умные, талантливые, слушала подруг и восхищалась: «вот Танька у Юльки молодец, вот Анита у Элишки умница». А Макс, ей казалось, растет обыкновенным, не дурак и славно, по счастью, самостоятельным всегда был, постоянно чем-то увлекался, копошился с какими-то затеями, клеил, собирал непонятные мальчишеские штуки, равнодушный к музыке, вообще к искусству, вот только та роль волка в школьном спектакле и все; учился плохо, делал все в последний момент, сидя на унитазе, врал по телефону, что едет, через пять минут будет. Не было у Анны материнской обольщенности никогда, а потом конкурс какой-то и вдруг – драматург. Повалили какие-то помешанные, на него, сказали, одна надежда, современная чешская драматургия молится на него. Чудеса. И она, Анна, там была в его пьесе, и отец, царствие ему небесное, и такие моменты, что удивительно, как подобные мелочи западают в детскую память, приобретая вселенскую универсальность, и много такого стыдного, о чем бы она, как мать, предпочла не знать. А потом, года два-три всего прошло, оказалось, в соседнем Брно есть хороший театр, и Макс поставил спектакль, где все такие трогательно юные, красивые, до комка в горле талантливые. И да, она всплакнула на этом спектакле, освистанном позже феминистками и защитниками чьих-то там прав, но, так сказал сын, это к лучшему, это значит, что пьеса действительно заметная.
Стоя рядом с такси, Макс вышел проводить мать и, кажется, выглядел очень довольным, Анна не без лукавства пожаловалась:
– У меня совершенно нет опыта общения с невестами. Совершенно!
– Ты отлично справилась, – успокоил сын.
– Про новый год я зря рассказала, да? Оля не подумает, что я ку-ку?
– Зря! – он чмокнул мать в щеку. – Дело в том, что я давно присвоил себе эту историю и рассказываю ее от своего имени.
– Ты балбес. Я сто раз подумаю, прежде чем что-нибудь расскажу тебе, ты все тащишь в свои пьесы с жадностью щенка.
