Ну что ж пора, значит пора… Мать честная, да я прожил шестьдесят лет. И неплохой жизни. Послевоенное время. Нас у родителей шестеро сыновей. Сестра тоже была. Оленька. Умерла от переохлаждения девяти месяцев от роду. Дом ветхий был, насквозь продуваемый, а она ползала по земляному полу.
Нам, пацанам, казалось, что родители даже не особо переживали за её смерть. Мы ведь тоже все перемёрзли, изболелись, что всю оставшуюся жизнь мучились со здоровьем. Работали в колхозе, пахали, таскали независимо от возраста. Мы обязаны были работать, чтоб не навредить отцу, председателю колхоза.
Маменька всю жизнь с приговорками, прибаутками, стихами: «Кушай, тюрю, Яша. Молочка-то нет. Увели, коровку нашу… Барин для приплода взял к себе домой. Славно жить народу на Руси святой». Традицией стало ложиться спать при сказанных словах:
«Фьють-пири, спать пора» или «Детское время вышло». Организм молодой, наработаемся, наестись досыта невозможно. А есть хочется. Маменька, светлая женщина, прощала отцу всё. Даже когда он приводил домой после войны молодушек. А что она ему могла сказать?
Боль скрутила всё тело, связала и вывернула наизнанку. Врач сказал, что всё будет хорошо. Хо-ро-шо.
Как же жить она будет без меня? Помню в молодости как увидел её, так и обомлел. Красивая была, да. Пела бесподобно. Дерзкая. И вроде бы повидал девок всяких, но её решил добиться. Благословения у родителей попросили и расписались.
Прости, что не баловал тебя ни словами хорошими, ни подарками. За всё прости. В нашей жизни было много и плохого и хорошего. Сколько ты вынесла. Но я никогда, слышишь, никогда не хотел ничего поменять в жизни.
Жизнь прошла. Вот лежишь, и ждёшь, когда же он наступит. Конец жизни.
…Сегодня попросился в больницу. Увидел много знакомых лиц, но нет интереса и общаться не хочется. Сердце что-то болит. Позовите врача. Всё будет хорошо. Всё будет…
Встретились однажды утром ранним на лесной тропинке муравей по фамилии Муравьёв, комар с фамилией Комаровин и паук – Паукевич.
Разговор шёл по-братски складно и неспешно. О погоде, соседях и насущных проблемах. Грибов нынче мало наросло, белкам совсем худо будет. Незаметно подошли к теме «людей». Заспорили, кто из них больше беспокойства доставляет человеку?
– Я, Комаровин, самый опасный враг для человека! Страшнее насекомого нет! Мой хоботок-жало способен прокусить через одежду. Мои песни сводят с ума!
Паукевич отодвинулся, посмотрел исподлобья на Комаровина, и медленно выговаривая слова сказал:
– Комаровин, ты не в себе? Интеллигент в кубе! Опять с утра алкашей пил?
Комаровин – худой, тщедушный мужичок, в сером помятом костюме, с зализанным на лысину чубом. Тощие ноги болтались в огромных сапогах на два размера больше. От Комаровина всегда пахло спиртным, валерьянкой и тухлой водой. Говорят, раньше он был весьма приличным лесным жителем, индивидуальным предпринимателем, семьёй и всеми благами. Сгубила комара великая конкуренция, как следствие недостаток сна, нарушенный режим питания. За неимением лучшего заливал горе застойной водой, пока из дома не выгнали. Сейчас живёт в старом дупле и питается, чем бог пошлёт.
– Кто попался, того и пил! Ик! Паукевич, не теряй тему! – многозначительно подняв указательный палец, громко запищал Комаровин.
– Да какая тема! Так, пустые разговоры, – махнул своей толстой, мохнатой рукой с золотыми часами в бриллиантах Паукевич. Я могу и не кусать. Одного вида люди боятся. Прыгают, визжат, тапочками кидаются. Да я, чтоб ты знал, трудолюбивее некоторых! И бизнес у меня строительный. На шее у людей не сижу, кровь не пью. А всё равно обижают… Паутину сплету, оставлю, чтоб не забывать, где живу, уйду на охоту – порвут, разорят обязательно. Что за люди? – Паукевич разочарованно помотал головой. При этом в его горле что-то булькнуло, издавая звук дождя по железу.
