Мне голос был… Книга прозы - страница 5

А помните историю «с тесаком»? Вы с Колей и Машей, уезжая в Бабкино, уговорили меня ехать с вами на дачу к Киселёвым. Я согласился, а потом пожалел, потому как не имел ни копейки платить за жильё, да и вам не хотелось навязываться. Потому я и поселился в Максимовке, в домишке горшечника. Эти золотые дни на Истре я вспоминаю очень часто! Как мы устраивали концерты и спектакли, ходили на охоту, удили рыбу, много говорили – всё это было в радость мне. А потом на меня напала такая хандра, что света белого не хотелось видеть. Каюсь, мне тогда начинало казаться, что вы надо мной насмешничаете всерьёз. Я валялся одетым в своей постели, плакал, пытался уснуть под пьяные вопли вечно нетрезвого горшочника. Хорошо, что на третий день явились Вы с братом. Неожиданно появились из темноты и ослепили меня свечкой. От неожиданности я выхватил револьвер и чуть было не выстрелил, но увидел ваши с Колей лица и рухнул на постель. Ух, черт бы вас подрал! Дураки какие! Нельзя же так пугать!

сула Вас в сени и сказала: «Твой Тесак (так она меня называла) два дня пролежал на постели ничком, а потом стреляться из ружья вздумал. Тоскует…». И я благодарен сердечно, что Вы, вопреки моему упрямству, забрали в свой очаровательный флигилёк в Бабкино. Три счастливых лета я провёл там! Писал много и взахлёб! Мой чуланчик был от пола до потолка завешен этюдами. Вы с Колей, резвясь, повесили на мою дверь шутливую вывеску, которую я сначала посчитал издевательской: «ТОРГОВЛЯ СКОРОСПЕЛЫМИ КАРТИНАМИ КОВЕНСКОГО КУПЦА ИСААКА СЫНА ЛЕВИТАНОВА». А потом у меня случилось некое прояснение и я на Вашу дверь, «в отместку», разместил надпись: «ДОКТОР ЧЕХОВ ПРИНИМАЕТ ЗАКАЗЫ ОТ ЛЮБОГО ПЛОХОГО ЖУРНАЛА. ИСПОЛНЕНИЕ АККУРАТНОЕ И БЫСТРОЕ. В ДЕНЬ ПО ШТУКЕ».

Мало кто понимал это наше подтрунивание друг над другом. Помните, как Маша ужаснулась, когда Вы вслух прочитали моё письмо, в котором я называл Вас полосатой гиеной, крокодилом окаянным, лешим без спины с одной ноздрей и квазимодой сплошным? Я понял, что она не понимала ни меня, ни Вас. Может это и к лучшему, что тогда она ответила отказом на моё скоропалительное предложение стать моей женой. Впрочем, после того случая я не искал более счастья семейной жизни.

Благодарен Вам, что Вы, когда однажды я снова захандрил, позвали меня «под пожарную каланчу», где я имел счастье познакомиться с драгоценнейшей Софьей Петровной, моей музой. Напрасно Вы изобразили её ветреной особой в своём рассказе. Ну да мы давно простили друг друга за историю, случившуюся из-за «Попрыгуньи».

Софья Петровна вернула мне радость жизни! Вы сразу заметили это, написав в одном из своих писем, что на моих картинах появилась улыбка.

Я сейчас улыбаюсь, перечитывая Ваши письма. В них много того, что стало бы сюжетами для небольших рассказов. Жаль, что они не написаны Вами. Двадцать лет, почти еженедельно получая от Вас письма, я никогда не оставлял их без ответа. Они очень много, как и Вы сам, значат для меня.

Дорогой мой крокодил! В этом году небывалое лето – сирень цвела в мае и цветёт сейчас, в конце июля. Божественный аромат проникает в дом сквозь распахнутое окно и мне становится легче дышать. Как легче становится от Вашего присутствия в моей жизни. До скорой встречи! Ваш Левиафан.

21 июля 1900 года

Париж, 5 мая 1992 года

Дорогая моя Эдит!

Последние 13 лет я прикована к постели из-за проклятой шейки бедра. И 29 лет, как тебя нет со мной. Боли мучают меня. Не знаю только, какая из них сильнее – боль из-за сломанной кости или из-за потери близкого друга, каким ты для меня была и есть. Никакие лекарства мне не помогают. Только алкоголь ненадолго служит анестезией. Правда, в последнее время из-за него у меня начались проблемы с почками. Когда врач журит меня за наплевательское отношение к своему здоровью, я отделываюсь шуточками. Вот вчера ему сказала: «Если есть почки, то они должны распуститься». Врач меня не понял. Ушёл мрачнее тучи оттого, что я в очередной раз отказалась от госпитализации.