Нет, Майор был настоящим милиционером. То есть – милиционером «практикующим». И, как настоящий и «практикующий», он не мог чураться нормальных методов оперативной работы, в простонародье некорректно именуемых шантажом, фальсификацией доказательств, запугиванием и физическим воздействием. Пусть и не свято, но он «исповедовал» этот традиционный набор оперативного работника. В конце концов, он выполнял важную и благородную задачу: обнаруживал и изобличал преступников. А что до методов… Так за это спрос не с него: с жизни.
Но, вот – эксцессы… К эксцессам он не стремился. В силу двух причин. Первая: это не соответствовало его эстетическим воззрениям. Как ни странно, в милиции тоже водятся эстеты. Правда – исключительно как вымирающий вид и живое ископаемое. Майор был человеком деликатным. Можно даже сказать – ранимым. В глубине души. Очень глубоко. Это, конечно, мешало работе – но ничего поделать с собой он не мог. Хотя и пытался. Практически ежедневно. При «содействии» «добровольцев».
Вторая причина: эксцессы представлялись ему следствием приверженности штампам в работе. Они всегда свидетельствовали либо о собственном непрофессионализме, либо о профессионализме «объекта работы». Первое – значительно чаще. Как человек творческий, Майор решительно отвергал подобные методы. Исповедуя их, оперативник как бы расписывался в творческой импотенции. Потому, что «оптимизировать» «клиента» может каждый дурак – без погон и диплома.
Правда, «крайние меры» нередко вызывались исключительными обстоятельствами. Чаще всего – дефицитом времени и средств. Это – не в оправдание Майору: как профессионал работы с человеческим материалом, он не нуждался в оправдании.
Но сегодня был, как раз, такой случай, когда «до кучи» собрались все отрицательные нюансы. В результате на одну чашу весов легли перспективы ЧиЗа, а на другую – его собственные. Усматривать здесь выбор не стал бы и дилетант. Вопрос типа «Как быть?» в данном случае являлся бы оскорблением здравого смысла. Хотя бы потому, что ответ имелся ещё до постановки вопроса. И ответ – единственно возможный. Почему и вопрос становился лишним. Наличие мозгов при отсутствии так называемой «души» являлось дополнительным основанием для того, чтобы не только снять вопрос с повестки, но и не включать его в неё.
Здравомыслие не препятствовало минору «снимать угол» в душе. На паритетных началах: минор не препятствовал точному и безукоризненному выполнению приказа. В классической редакции: «Я всего лишь выполнял приказ!» Поэтому «остаться без сладкого» по причине «уксусного лица» Майор не боялся: он знал себе цену. Ту, которую назначил ему Застройщик. И тот не замедлил с положительной оценкой. Буквально. То есть, взял – и положил её перед Майором. Оценку. В конверте.
– Это – тебе. В качестве премии за хорошо выполненную работу.
Дав Майору возможность насладиться зрелищем не каждого дня, Застройщик тут же «извлёк из-за пазухи» традиционную ложку. И – явно не для того, чтобы зачерпывать нею мёд.
– За труды спасибо, конечно, но кассетку – вынь да положь. Откуда хочешь, вынь – а вот сюда положь.
И он шлёпнул ладонью по столу.
– Эксклюзивного характера этой кассеты никто не отменял. Эксклюзивного в плане круга зрителей. Та, пустая кассета, что вы обнаружили в камере ЧиЗа – это для среднестатистического милиционера. ЧиЗ – не из тех журналистов… был… кто экономил ленту. Значит, пустая кассета отрабатывала за полную. Для предъявления «тупым мусорам». Чтобы «забить Мике баки». И «забили» бы, если бы на месте «стандартного Мики» не оказался ты. Твои-то «орлы» «схавали» за милую душу.
