Мне так хорошо здесь без тебя - страница 16

Долгое время Анна с достоинством игнорировала мои похождения, однако настал день, когда чаша ее терпения переполнилась. Лиза бросила меня, и я утратил способность быстро переключаться между режимами «отца семейства» и «героя-любовника» – что легко удавалось мне, пока я был счастлив и пресыщен. Я начал тосковать, чахнуть и сохнуть. Я врубал музыку в стиле «убейте-меня-чтоб-не-мучился» – типа «Radiohead» или «Pulp», и под этот аккомпанемент разбрызгивал краски на холст, как третьеразрядный адепт Джексона Поллока. Я мог надеть треники с классической сорочкой – и это в Париже, где даже бездомные рассекают в приличных штанах.

И вот однажды в пятницу, месяца три назад, Анна постучалась ко мне в студию. Был ранний вечер. Я пил «Гиннесс». Прямо из банки. Я думал о Лизе. Как она могла? Чем этот пижон лучше меня? Я думал о том, как они трахаются. Вспоминал, сколько раз она отказывала мне во встречах под предлогом, что хочет поработать над книгой. Сколько раз она лгала мне.

Анна вошла и первым делом выключила музыку.

– Я беру Камиллу и еду к родителям, – произнесла она. – Ты остаешься.

Я сидел на полу в синих трениках, заляпанных оранжевой краской, которую полдня брызгал на холст. Анна посмотрела на кисть в моей руке, на мое произведение, на «Гиннесс», на меня, жалким тюфяком скорчившегося на полу. Нас не отвлекал ни один звук: музыка оборвалась, соседи молчали, у птиц давно закончился рабочий день. Самый ужас заключался в том, что мне хотелось обнять ее и разрыдаться, но сделать это было нельзя. Мне хотелось попросить у нее за все прощения и тут же поплакаться – пожалей, у меня разбито сердце. Потому что она ведь моя жена! Мой лучший друг!

– Чтоб тебя, Ричард! Смотри мне в глаза!

Во взгляде Анны сквозило нечто очень близкое к ненависти, полоснув меня по живому, и я начал всхлипывать. Ладно, кого я обманываю. Я успел выпить почти литр «Гиннесса». Я зарыдал, как дитя.

– Не смей! Не имеешь права!

У Анны дрожал подбородок. Я постарался задержать дыхание, чтобы не разреветься сильнее.

– Мы вернемся в воскресенье в десять вечера. К тому моменту вот этот бардак, – она обвела рукой комнату, – должен быть прекращен. – Анна прижала руку к губам, сдерживая плач. – Я не прощаю тебя. Даже не думай, что я тебя прощу. Но ты про все это забудешь и в воскресенье уложишь Камиллу спать, а в понедельник утром сядешь с нами завтракать как примерный отец и спросишь, хорошо ли она погостила у бабушки. И будь любезен прийти к этому моменту в чувство, иначе я за себя не отвечаю. Ты должен быть с нами весь целиком, а вот это все…

Анна выхватила у меня из-под ног банку с пивом и хотела швырнуть ее на холст, но в последний момент передумала. Ее глаза наполнились слезами, с которыми она до этого так успешно боролась.

– Мужа из тебя не вышло. Изволь хотя бы постараться быть менее паршивым отцом.

Лиза расцветила мой мир яркими красками. Я не знал, как мне отпустить ее, не потеряв обретенную вновь радость жизни.

Но я любил Анну-Лору. Я в ней нуждался. Все в нашем доме – от ее верхней одежды на вешалке в прихожей до листков с нарисованными пингвинами, прикрепленных магнитами к дверце холодильника, – все было частью нашей незаконченной истории. Я не мог оборвать эту историю из-за женщины, которой был даже не нужен.

Все выходные я не покидал дома. В окружении родных запахов и предметов я бережно разжигал драгоценное пламя ностальгии, заставлял дать себе слово, что забуду проклятую американку. Или хотя бы смогу убедить жену и дочь, что забыл.