Раз. Два. Три. Соберись. Я стараюсь вернуть себе контроль. Сделать глубокий вдох, заставить себя ощутить свое тело. Выдохни. Попробуй пошевелиться. Рука скользит по постели. Никаких прикованных к запястьям ремней. Мое тело свободно. Я осторожно щупаю вокруг. Простыни. Кровать. Да, это не подвал. Это не сон.
Я у Лазарева.
Но страх не отпускает меня так просто. Тело еще не может полностью расслабиться, как будто ожидание опасности все еще скрывается где-то в темноте. Я поднимаюсь на локти, прислушиваюсь. Кажется, дом молчит. Никаких звуков. Во рту сухо. В горле словно наждаком прошлись, и я чувствую, как каждая клетка просит глоток воды. Может, найти Лазарева? Он наверняка знает, где кухня, или сможет принести мне воды. Но вдруг он спит? Я не хочу его будить. Что, если он разозлится?
А если утро не скоро? Вдруг до него еще целая вечность, и я буду лежать здесь, задыхаясь от жажды и страха? Может быть, я смогу сама найти кухню? Но что, если по дороге я наткнусь на кого-то или что-то? Что, если этот дом полон темных углов, как палаты в клинике, где за каждым поворотом скрывалась тень, где каждый шорох заставлял сердце замереть?
Я осторожно сползаю с кровати, стараясь не издать ни звука. Ноги, еще не привыкшие к мягкости ковра, чувствуют каждую ворсинку. Странное ощущение. Я осторожно пробираюсь к двери. Тишина тянется, как резина, словно дом ждет, когда я нарушу этот покой. Я приоткрываю дверь и выхожу в коридор.
Этот дом… Он слишком тихий. В клинике, даже среди ночи, всегда был какой-то фон: чьи-то стоны, шарканье ног по полу, голоса санитаров, шепот психов, что гуляли по коридорам в поисках своих потерянных мыслей. Но здесь все иначе. Здесь настолько тихо, что я слышу свое собственное дыхание, как эхо, возвращающееся ко мне от стен.
Шаг за шагом я продвигаюсь вперед. Воспоминания о клинике начинают всплывать, как тени прошлого, неотвязные и тяжелые. Там, среди зеленых стен, я часто бродила по коридорам, слыша крики и плач, видя, как других пациентов волокли в смирительных рубашках, как они били и наказывали тех, кто осмеливался сопротивляться. Однажды ночью я слышала, как одного парня тащили за волосы, его крики эхом разносились по зданию. Я не знала, что с ним случилось, но на следующий день его койка была пуста.
Эти образы преследуют меня, как кошмарные сны. Как те, что приходили ко мне в больничной палате. Во сне я снова была в подвале, снова была привязана, и их шаги медленно приближались. Я видела их силуэты в темноте, но не могла закричать, не могла даже пошевелиться.
Мои руки снова инстинктивно тянутся к запястьям, как будто проверяют, на месте ли шрамы. Они напоминают о том, что прошлое – это не просто воспоминание, а рана, которая не заживает. Каждую ночь я ждала, что они вернутся. Что снова зажмурюсь и почувствую эти грубые, жестокие руки на себе.
Я встала с кровати, и первое, что пришло в голову, – что-то не так. Ощущение тревоги захватило меня, будто что-то было неладно. Окинув себя взглядом, я сразу поняла: я совсем голая. Чувство дискомфорта, словно холодный ветер, обожгло кожу. Нет, так точно не смогу выйти. Вдруг столкнусь с кем-нибудь? Глупо пытаться найти воду, когда твоя нагота кричит о беспомощности.
Быстро соорудила из простыни что-то вроде римской тоги. Ткань слишком велика, конечно, но лучше так, чем ничего. Ощущение материи на теле немного успокаивало, как будто эта импровизированная одежда могла защитить меня от всего внешнего мира. Наощупь я выбралась из комнаты в коридор. Лестница должна быть где-то справа. Направо, налево… пытаюсь вспомнить, как мы сюда пришли.
