И со страшным криком упал Заслонов пяткой вверх и пробегающему мимо сержанту сказал что-то нехорошее. Но тот, к сожалению, не расслышал: шумно было, да и сам он кричал – "Ура!!!" из последних сил.
И перевязался Заслонов салфеточкой из-под яичка и в госпиталь лег.
Так вот и получилось, что в самом конце 1944 года шел подселенец Заслонов но Взвейскому проспекту, палочкой постукивал и тяжеленьким вещмешком побулькивал – герой да и только.
Авдотьевна вовсе не ждала его появления, а была очень обеспокоена простудой фикуса. Озабоченно насупившись, законопачивала она каждую мельчайшую щелочку в окне и осуждающе при этом бормотала:
"Отъелся… экий жирный стал, а сопротивляемости ну, прямо, никакой."
В этот самый момент и раздался стук в дверь.
И испугалась Авдотьевна, да не бандитов испугалась, а какой-нибудь новой казенной бумаги о судьбе уплотнителей своих, ну да от такой беды все одно не спрячешься. И потому положила Авдотьевна палочку-затыкалочку на подоконник и пошла к двери.
За дверью же Заслонов с ноги на клюку переминался, почему-то волнение чувствовал и глупо думал: – Сияет ли старушка та странная? Светится ли еще?..
А как дверь отворилась, так сразу увидел – не светится. Ну, разве что самую малость, однако все равно обрадовался и сказал:
– Здравия желаю!
– Ах! – вспыхнула Авдотьевна. – Господи!.. – но тут же взяла себя в руки и закончила ворчливо: – Мог бы и написать.
– Мог бы, – послушно согласился Заслонов.
– Мог бы… мог бы… – передразнила его старушка. – Да чего стоять-то – заходи! – и только тут увидела, что хроменький он – вот, значит, беда-то какая – и отругала себя за характер, одиночеством подпорченный.
В комнате усадила она его в кресло и начала вокруг суетиться, стараясь под него да за него побольше подушечек подоткнуть – помягче чтоб. А Заслонов чувствовал себя очень неловко и говорил только:
– Ну что вы… Да что вы, прямо… Да зачем же… – вконец измучился.
Вогнав наконец под него последнюю подушечку, села Авдотьевна рядышком на стул и сказала радостно:
– Прямо на праздник подоспел.
– Какой праздник? – не понял Заслонов и на часы трофейные зачем-то посмотрел.
– Эх, ты, – сказала Авдотьевна укоризненно. – Рождество сегодня.
– А и впрямь! – обрадовался Заслонов, вскочил, словно здоровый, и к вещмешку своему пухленькому прям-таки побежал – Авдотьевна даже руками всплеснула.
Обратно к столу, правда, на одной ноге припрыгал, но силу воли показал незаурядную и начал выкладывать на стол вещи совершенно удивительные, названия давно уже не имеющие.
– Давайте праздновать, – простодушно сказал Заслонов и для верности пустой вещмешок над столом потряс.
– Нет, – сказала Авдотьевна. – Я уж и так на всенощную опаздываю. Ты – ешь, а я бежать должна. Вот только постелю тебе.
– Я один не буду… – забытым голосом сказал Заслонов.
– Он еще и капризничает!.. – возмутилась Авдотьевна, думочку шелковую взбила, оделась и ушла.
Поковылял Заслонов по квартире, водички попил, в форточку покурил, сальца ломтик пососал и вернулся обратно в комнату к фикусу тяжелобольному.
– Совсем ты, брат, плох! – печально сказал ему Заслонов и самую малость за его здоровье выпил – скучно ведь одному очень.
Потом сходил безо всякого удовольствия в туалет и у барометра своего постоял, погоду выпытывая, но тот показывал «переменно» и ничего определенного говорить не хотел.
– Ну и ладно!.. – обиделся Заслонов, еще раз чокнулся с фикусом и спать лег.
