Многовластие - страница 20
– Меня выводит из себя восприятие общества, как арены классовой борьбы. Марксизм так воздействовал на умы интеллигенции, что все теперь только и видят бесконечные примеры этой борьбы. Никто не говорит о классовом мире, классовом сотрудничестве. Буржуа помогает пролетарию, дает ему работу для самовыражения и зарплату для поддержания существования. Разве это преступление? Случается, договор между буржуа и рабочим нарушается. Тогда борьба. Но не для уничтожения одним классом другого, а для восстановления справедливости.
– Я вас поддерживаю! – радостно воскликнул Андрей. – К тому же, классовую борьбу по-разному воспринимают разные политические силы. Если присмотреться к выступлениям на съезде, борьбу многие понимают как войну. Один класс должен уничтожить другой. Зачем? Ведь он приносит много пользы обществу. К тому же, они – люди. Где же гуманизм? Этот класс – творец. Конечно, общественные организации и суды должны останавливать тех, кто нарушает правила взаимоотношений как с одной, так и другой стороны.
– Так в идеале, – сказал Владимир. – В реальности сила экономически господствующего класса намного превосходит силу класса эксплуатируемого. Как говорится, плетью обуха не перешибешь. Это приводит к использованию последним особых методов борьбы, таких, например, как забастовка. А иногда – восстание.
– Когда я пыталась распределить всех своих знакомых по классам, – сказала Антонина, – просто измучалась. Думаю, и другим это не легко дается. Просто только с заводскими рабочими. Тут все ясно. А куда девать домохозяйку, Дусю, которая нам по утрам приносит молоко коровы? Живет в городе, имеет корову, огород. Уж не буржуйка ли она? А миллионы крестьян? А Ванечку – изобретателя, нашего соседа, который все самолеты собирает. Получается, что две трети нашего населения не вписываются в классовую схему.
– Есть еще студенты, школьники, писатели и артисты, композиторы, учителя и воспитатели. Море таких, кого не втиснуть ни в какой класс, – продолжил развивать мысль Виктор Андреевич.
– Определить классовую принадлежность несложно, – высказал свое суждение Владимир. – Нужно выяснить, кому служит человек. Вот солдат. Он защищает интересы государства. А государство служит буржуазии. Значит и он на службе у буржуазии.
Рассуждение заставило Андрея громко рассмеяться:
– О чем мы говорим. Попробуйте сказать нашим солдатам Павловцам, или пулеметчикам, что они слуги буржуазии. Ноги не успеете унести! Они же на стороне революции. Все больше к большевикам склоняются, – сказал Андрей. – Вы согласны?
– В этом вы правы, – неуверенно ответил Владимир. – Когда они перешли на сторону восставших, на сторону народа, то перестали служить интересам помещиков и капиталистов.
– Получается, что по своему желанию человек может менять классовую сущность? А завтра он снова пойдет воевать за буржуазию? И что значит на сторону «народа»? Среди этого народа есть и рабочие, и предприниматели, и крестьяне. – Виктор Андреевич показывал, что данный вопрос долго обдумывался им.
– Слушаю я вас, – снова со своими сомнениями вступила в разговор Антонина, – и все больше убеждаюсь, что классовая теория очень уж расплывчата, неточна. Возьмите даже рабочих. Одни на станках работают, или что-то крутят, собирают – здесь понятно. Люди физического труда. А на заводе есть еще бригадиры, нормировщики, контролеры, кладовщики и так далее. А кто на своих машинах и подводах развозит продукцию потребителям? В общем, ясно, что ничего не понятно. Давайте чай пить! Мужчины могут и по рюмочке, пока есть.