– Посмотрим теперь на гражданские свободы. При царе эти свободы были, хотя в несколько ограниченных пределах. Вы согласны с этим?
– Свобод было так много, что некоторые страны могли позавидовать нам, – пробормотал вслух Михельсон. – Сейчас на словах их не меньше. Но что фактически? Всякие выступления правых и даже центристов преследуются. Сессии Думы не проводятся. Газеты, которые считают контрреволюционными, закрываются. Свобода только для социалистов.
– А если власть захватят большевики? – продолжил Милов. Они пылают ненавистью к буржуазным, как они говорят, свободам и к независимым средствам информации. И запретят последнее. Свобода будет только для сторонников большевистской диктатуры.
– Что можно сказать про экономические свободы? – не унимался Пронин. – Никто не станет отрицать, что при царе они были. Некоторые стеснения для предпринимательства существовали, это так. Но что теперь?
– Свобод экономической деятельности уже сейчас все меньше и меньше. Закрываются многие предприятия, изгоняются собственники. Крестьянам запрещают продавать продовольствие по свободным ценам. Введена продразверстка. Мы понимаем, что многое связано с военным положением. Но не все. А если большевики придут? Они запретят предпринимательскую деятельность вообще! Об экономической свободе придется совершенно забыть.
– Мы с вами очень глубоко копнули, – сказал Вячеслав. От того, что мы услышали здесь, у меня волосы встали дыбом. Получается, моя страна и мы вместе с нею совершает не революцию, а ее противоположность, контрреволюцию!
– Не хочется верить, но получается так, – подтвердил Михельсон. – Я сегодня спать не буду.
– Давайте это обдумаем не сейчас, – сказал, как бы подводя итог, Вячеслав. – Надо поразмышлять наедине. Сегодня мы, как и в прошлый раз, не успели обсудить последние события в Петрограде. Но вопросы мы решали такие важные, что давайте, не будем сожалеть. Да и поздно уже.
Они в задумчивости стали расходиться.
Глава двадцать четвертая. Явиться в суд?
Ошеломившая обывателя новость о получении большевиками немецких денег и работе на Германию, была напечатана сначала в газете «Живое слово», а затем в других изданиях. Обвинение лидеров большевиков было настолько чудовищным, что требовало судебного разбирательства.
Однако Ленин не собирался в суд. Он поменял несколько подпольных адресов, долго не задерживаясь на оном месте.
– Почему Ленин не является в суд, чтобы доказать свою невиновность, – спрашивала Надежда своего друга и партийного начальника Бориса Уличанского, когда они встретились в условленном месте в парке.
– Подождем немного. Может быть, это связано с интересами дела, – ответил тот не уверенно. – Вот Троцкий. Его долго не арестовывают, а он рвется доказать свою непричастность к немецким деньгам. Может, и Ленин скоро об этом заявит.
– Может, он просто трусит? Или обвинения в самую точку?
– Никогда не говори так об этом человеке. Не знаю, что и думать. Товарищи советовали ему явиться, тем более, что смертной казни у нас сейчас нет. Самое страшное, что его может ожидать – это тюрьма.
– Много заявлений на выход из партии. Как бы она не прекратила свое существование.
– Знаю. Будем надеяться и верить, что все получится.
Ленин скрывался в эти дни в семье рабочего Сергея Аллилуева. Четырехкомнатная квартира хорошей планировки с лифтом, высокими потолками, располагалась на шестом этаже в рабочем квартале. Здесь были водогрей, просторная ванная, сушилка для полотенец и паровое отопление. Люстра, правда, с керосиновой лампой. Камин. Электрическое освещение еще не добралось до этих кварталов. Готовить приходилось на дровах. Но ведь и Зимний дворец отапливался дровами. Неплохо для рабочей семьи! Внизу швейцар. Главным преимуществом квартиры был черный ход, так нужный конспираторам. Добродушный хозяин квартиры, хотя и отошел от партийной деятельности, никому не отказывал в ночлеге.
