В викторианском обществе, к которому принадлежал Чарлз Дарвин, преобладала гендерная идеология «раздельных сфер», предполагавшая, что повседневные занятия и интересы мужчин и женщин практически не пересекаются. Пример моды наглядно показывает, что это была довольно условная теоретическая конструкция, не отражавшая реального положения дел. Представления о должном в области современного мужского костюма нашли свое наиболее яркое выражение в известной концепции «великого мужского отречения», сформулированной Дж. К. Флюгелем в 1930 году (Carter 2003: 109). Согласно ей, во второй половине XVIII столетия в мужской одежде намечается движение к все большей простоте и лаконичности, сдержанным тонам, отказу от украшений и обильной отделки. Иными словами, мужчины дистанцируются от моды, сфера которой отныне маркирована как «женская», и максимум, что они могут себе позволить, – это «заметная незаметность» денди (Вайнштейн 2006). Однако, как будет показано далее в этой книге, по меньшей мере до середины XIX века именно мужчины прежде всего воспринимались как обладатели яркого «оперения», и в действительности сохранившиеся предметы одежды, в первую очередь разноцветные, расшитые шелком и золотой нитью жилеты, демонстрируют, скорее, тягу к приватной зрелищности, к роскоши, которая может быть не видна стороннему наблюдателю, но, безусловно, осязаема и важна для самого носителя.
Подобное расхождение между нормативными представлениями и реальными практиками Джудит Батлер, рассуждая о механизмах гендерного регулирования, комментирует следующим образом: «Норма отвечает за социальное восприятие и усвоение действия, но она вовсе не совпадает с действием, которое регулируется ею. Норма предстает индифферентной к действиям, которыми она управляет, – имеется в виду то, что статус и эффекты нормы не зависят от действий, контролируемых ею. Норма определяет познаваемость, позволяет определенным видам практик и действий становиться социально различимыми, делая социальное удобочитаемым и намечая параметры того, что приемлемо или неприемлемо в общественной сфере» (Батлер 2011). Таким образом, мужская мода становится своего рода слепым пятном викторианского дискурса о маскулинности, и мужчины, активно вовлеченные в «женские» практики, могут при этом искренне поддерживать идею «раздельных сфер».
Чарлзу Дарвину разделение мужской и женской областей деятельности виделось безусловно разумным и справедливым. Наука в его картине мира была исключительно мужским делом, к которому женщины не могли иметь ни способности, ни интереса. Дарвин даже отговорил свою будущую жену читать «Основные начала геологии» Чарлза Лайеля, за которые она было принялась, желая лучше понять своего ученого жениха и его занятия9 (Richards 2017: 48). Женскую сферу образовывало ведение домашнего хозяйства, уход за больными (Дарвин страдал от загадочного заболевания, которое часто и на продолжительное время лишало его работоспособности и делало полностью зависимым от заботы жены), а также «легкомысленная» декоративность, ассоциируемая с модным потреблением. При этом сам Дарвин в своих опубликованных работах и личных документах демонстрировал неизменную наблюдательность в отношении костюма, в особенности женского, который нередко становится у него предметом эстетической оценки. В заметках, сделанных во время кругосветного путешествия на корабле «Бигль», Дарвин подробно описывает одежду других народов и особенно их женщин, которых сравнивает с англичанками не всегда в пользу последних. В позднейших работах ученого нередки упоминания современной женской моды, которая предоставляет материал для аналогий в описании процессов, происходящих в животном мире, – в первую очередь, брачного поведения различных видов.
