Строителей коммунизма из нас, слава богу, не получилось.
Но и нестроителей, впрочем, – тоже.
Объявив свое образование лучшим, мы так и не определились с тем – зачем его получаем.
А новый мир образовывался независимо от образования.
И демонстрировал свои критерии понимания истин: думай, как хочешь – делай, как надо…
…Пока я раздумывал об этом, Злата выпрямилась, встала передо мной и, поставив ножки чуть шире плеч, стала раскачиваться из стороны в сторону, перенося вес с одной ноги на другую, умудряясь при этом подниматься на носочки.
– Ну что? – прошептала она. – Глупая я?
– Нет, друг мой. Это слово здесь не подходит, – я отвечал ей так же тихо.
– Глупая! Глупая!..
А вы, умники? Начитались книжек, наслушались чужих слов и решили, что все понимаете. – Это уже было похоже если не на революцию, то – на бунт.
По крайней мере – коммунального масштаба.
– Злата, мы понимаем далеко не все, но знания никогда не мешали пониманию.
– Какие знания?
Вот вам вдолбили в голову, что с молодой девушкой спать нельзя, вы и повторяете.
И еще и называете это православным воспитанием. – Констатация параметров ситуации завершилась вопросом:
– А почему же, если нельзя до восемнадцати, девочка созревает в двенадцать?
Как это Бог такую промашку допустил?
– Ну… – понимая, что говорю ерунду, я сопротивлялся довольно вяло, просто не желая сдаваться без арьергардного сражения. – Наверное, Бог посылает нам испытания.
– Так, по-вашему, Бог – это какой-то провокатор?
Вы и Бога себе придумали по своему пониманию.
Мне нечего было сказать, потому что, на мой взгляд, в наше время бессмысленно называть сексуальные отношения грехом, как это продолжает делать отставшая от жизни церковь.
И пора уйти от мысли – не ложись в постель.
Эту мысль, наши дети давно уже заменили на идею – ложись в постель с достойным себя.
Впрочем, этой подмены не заметила не только церковь, но и все наше поколение.
Я ничего не ответил на последние слова Златы; и она воспользовалась моим молчанием:
– Так.
О чем бы мне вас еще спросить?
– Спрашивай о чем хочешь, – сказал я; мне было искренне интересно, но я на всякий случай задал параметры будущих вопросов Златы:
– Только никогда не спрашивай о том, что тебя не интересует.
– А если мой вопрос будет вам интересен, вы запомните его?
– Я запомню твой вопрос, если мне будет интересен мой ответ.
– Почему?
– Потому что в вопросе самое интересное не вопрос, а ответ.
– Вы в Бога верите? – спросила Злата. И я понял контрольность ее слов.
Такое нам с девочкой обоим досталось время – о чем бы мы ни говорили, рано или поздно заговариваем о том, о чем мы не имеем ни малейшего понятия.
– Вы в Бога верите? – повторила свой вопрос она.
В отклик я промолчал, не зная, как ответить на ее вопрос самым понятным и ей, и мне образом; и Злата доспросила:
– Почему вы молчите?..
…Я знал, почему я молчу.
Я – атеист; но, проходя мимо церкви, крещусь.
Зачастую единственным на улице.
И то, что я не верю в существование Бога на небе, креститься, глядя на купола, мне не мешает.
Не мешает же мне стремиться делать своими картинами и этот мир, и свою страну лучше, несмотря на то, что, по крайней мере в пределах своей страны, я не верю, что это можно сделать.
Однажды мы разговорились с моим другом, художником Андреем Кавериным, о том, что теперь все вдруг стали говорить, что верят в Бога, и он уточнил Писание для наших современников:
– Скажи мне, когда твой сегодняшний Бог стал твоим сегодняшним Богом, и я скажу – кто ты?..
