– Вообще-то, – сказал я, – да. Веду.
И уж готов был признаться, что начал совсем недавно, что эту привычку я перенял от нее. По-моему, я напрашивался на какие-то указания. Как будто в этом было нечто большее, чем делал я. Как будто мне нужен был эксперт, чтобы вывести на верный путь.
Не успел я пуститься в объяснения, как она произнесла:
– Ничего себе! Это и вправду круто. У нас есть что-то общее.
И тут я не смог разочаровать ее.
– Вы приедете еще раз навестить меня? – спросила она, так и не дождавшись ответа.
– Да. Но прямо сейчас я снова отправлюсь спать.
– Обещаете, что приедете?
– Да.
Пообещал, чтобы покончить с разговором. Может быть, поеду, а может быть, нет. Только я четко знаю, что выбор за мной. Я мог дать слово, но все же не сдержать его. Мог попросту нарушить обещание. Люди так все время делают. Но не я. И все же нарушенное обещание вполне обычное явление.
Вида позвонила мне из больницы. Было поздно. После двух.
Спустя пять дней. Пять. В точности. Я считал.
– Вы же обещали, – сказала она.
– Не обещал, что приеду через пять дней или раньше. Просто, что приеду.
– Так вы же сказали, что навестите меня в больнице. А если вы прождете еще дольше, я буду дома.
– Нет. Я не так сказал. Вы спросили: «Вы приедете еще раз навестить меня?» – и я сказал «да».
А не слишком ли я увлекся разбором слов? И, коль скоро речь зашла об увлечении, не выдаю ли я себя с головой вниманием, какое уделяю всякому и каждому слову в нашем общении. Может быть, она посчитает, что у меня просто фотографическая память. Может быть, она и не подумает, что я воссоздаю разговоры вместо сна.
– Мне сейчас скучно, – произнесла она. – Лежать в больнице такая тоска. Вы хоть представляете себе, как долго я уже тут?
– Хм. Нет. У меня со временем как-то не очень ладится.
– Ну так я тут целую вечность. Попала еще почти за месяц до операции. Пожалуйста, приезжайте ко мне завтра.
– Возможно, – сказал я.
– Так не годится. Обещайте.
– Нет. Обещать не могу.
– Но вы же уже это сделали. Вы мне уже дали обещание. Вы же не можете забрать обратно. Так нечестно.
– Постараюсь изо всех сил. Я стараюсь как могу, Вида. И это все, на что я способен.
– Почему это так трудно для вас? – спросила она.
Это меня разозлило. И больше, чем я мог себе представить. Какая-то ерунда, а мне пришлось объясняться. Столько сил попусту.
– Вам не очень-то ведомо горе, – сказал я. – Ведь так?
Сразу же молчание в трубке. Потом:
– Мне не очень-то ведомо горе? Вы так только что сказали? Это мне-то горе неизвестно? Мне?! Да это все, что мне вообще известно. Не ведомо мне как раз почти про все другое.
– Это многое объясняет в таком случае, – заметил я.
– Что объясняет?
– Возможно, почему вы с трудом распознаете горе, когда сталкиваетесь с ним.
– Обещайте мне, что приедете.
– Хорошо, – отозвался я. – Обещаю.
Какой же я идиот! Раньше я таким не был. Или по крайней мере уверен, что не был. Зато теперь – стал. Это одно из весьма немногого, что мне известно наверняка.
Следующим вечером я доехал до больницы и встал на автостоянке.
А дальше – ни-ни.
Был довольно поздний вечер, что само за себя говорило: время посещений уже заканчивалось. У меня в запасе оставалось всего около пятнадцати минут.
Солнце нельзя сказать чтобы стояло все еще высоко, но того, что оно заходило, тоже не скажешь. Оно сияло над больничной кровлей, слепя мне глаза. Я прикрыл их ладонью, что не очень-то помогло, если вообще подействовало.
