Внезапно меня поразила догадка. Я высматриваю четырнадцатилетнего мальчишку в слишком большой и слишком тонкой куртке, из карманов которой выглядывают покрасневшие руки с трещинками на коже. Как же я узнаю Дэвида после всех этих лет? Почему я не подумала об этом раньше?
После морозной свежести спертый воздух вокзала ударил в лицо пьяной пощечиной. Я задержалась у окна, выходящего на перрон. Снежинки липли к стеклу, рисовали на нем таинственные руны, которые я была не способна прочитать. Бомж убрался вместе со своей бородой и бутылками. На лавке осталась только газета с некрологом в черной рамке на последней странице. Его сердце остановилось. Мое стремительно превращалось в лед.
По окну постучали. Медленно, боясь спугнуть надежду и поверить, я подняла глаза. Высокий стройный мужчина по ту сторону стекла казался чужим и в то же время бесконечно знакомым. Кончики моих пальцев коснулись прозрачной преграды, и она начала таять.
Спасибо, папа.
– Папа? Папа! – Я вскочила на постели, растирая ледяные руки.
Боже, приснится же такое! Отец умер от инсульта больше года назад. Была действительно зима, но… Как же я по нему скучаю! Блин, только бы не разреветься. Только не сейчас.
Завещание, похороны… Полный бред. Папу кремировали по его желанию, прах захоронен совсем не в Хольстеде, дом там выставлен на продажу. За прошедшее время цена сильно упала – кто польстится на недвижимость в заднице мира?
Проклятое воображение наверняка наложило новость о приезде Дэвида в Данию на переживания, связанные со смертью папы, и вот готов очередной кошмар. Причем очень реалистичный. Проклятый Генри Кавендиш! Проклятый Шторм! Кто дал ему право ворваться вот так в мою жизнь и все переворошить?! Завтра же, как вернусь с занятий, вышвырну детский дневник. Да, и снова удалю «Инстаграм». Ибо нефиг.
Но человек предполагает, а Бог, как говорится, располагает. На следующий день в университет заявились полицейские.
18 лунок
Одиннадцать лет назад
24 октября
Дорогой дневник, прости меня, если сможешь. Я несколько раз принималась делать записи, но в конце концов выдирала исписанные странички. Сегодня я подровняла бумажную бахрому ножницами, но все равно заметно, что ты похудел. Конечно, ты ни в чем не виноват, это все я – вернее, моя больная совесть. Трудно писать о том, что хотела бы забыть. Ну, если не забыть, то вернуться в прошлое и полностью изменить. Но ошибка уже совершена. Все, что я теперь могу сделать – попытаться исправить ее.
Сегодня мы сидели у мельничного пруда – да, блин, в нашем Дыр-тауне есть старая водяная мельница, хоть она, конечно, давным-давно не работает. Это единственная местная достопримечательность, стратегически расположенная рядом с «Фактой» – местным супермаркетом. Типа затоварился пивком и чипсами, и добро пожаловать на травку на бережке, расслабляйся.
В общем, так мы и сделали – ну, не считая пива, нам его по возрасту продавать не положено, да не очень-то и надо – вкус у пива противный, я пробовала. Хотя других это, очевидно, не останавливало, судя по тому, что из бурой воды у берега торчало горлышко пивной бутылки, а в утрамбованной телами аборигенов траве поблескивали жестяные банки и обрывки целлофана от сигаретных пачек.
Погода выдалась на редкость теплая и солнечная, делать в Дыр-тауне все равно нефиг, так почему бы не посмотреть на воду и не потрындеть, подставляя бледные моськи солнышку.
