– На новом месте приснись жених невесте, – засыпая произнесла я. Снился мне повзрослевший Степка Родионов, от которого я пыталась спрятать первую страницу той самой книги, которую передал ему его отец-шпион. Степка дергал меня за руку, а я крепко удерживала книгу.
– Вставай, соня, ишь, в одеяло вцепилась. Вставай, чай стынет.
Ася Манвеловна стояла надо мной как в старых фильмах – со свечой в руках, в длинной белой ночной рубашке и с распущенными седыми волосами. Еще долго я буду вспоминать эту приятную женщину, которая не побоялась предоставить кров незнакомому человеку и поделившейся самым ценным, что было – советом.
Жизнь в общежитии трамвайного депо не баловала событиями. Учеба, практика, а после и рабочие будни неспешно сменяли друг друга. Соседки по комнате, как и дети в детстве сторонились меня, переставая сплетничать сразу, как только я появлялась в комнате. Свою первую зарплату я пересчитала тысячу раз, не зная, что с ней делать. Решила купить килограмм шоколадных конфет и устроить себе праздник. Цена на конфеты намекнула, что килограмм для одного женского лица – это непозволительно много, решила ограничиться пятью штуками. Продавщица в чепчике презрительно хмыкнула, взвешивая мою покупку. Я решила показать, что являюсь состоятельной дамой, поэтому заказала еще четыре пряника. В бумажном пакете, который великодушно выделила мне царица шоколада, приятно шуршали дорогущие конфеты. Я решила пройти по парку, как в фильмах, подставляя лицо нежному солнцу. В парке женщинаприжимала к себе ребенка, а мне так захотелось оказаться на его месте, что я невольно замедлила шаг. Как-то резко пропал вкус конфет, да и нежное солнце перестало радовать, как в кино не получилось. Вздохнув, я пошла в сторону общежития. Еще за воротами я услышала визгливые голоса моих соседок и перебивавший их зычный женский голос. Вечер обещал быть интересным. В нашу комнату поселили новенькую. Люба приехала из Тимофеевки, с таким же узелком, как у меня и оцинкованным тазом.
– Кто таз тронет – им же по горбу получит. Всем ясно? – она грозно обвела всех тяжелым взглядом. И я поняла – подружимся.
Мне стало веселее и спокойней. Когда Люба была рядом, все было нипочем. Общежитие находилось на территории депо, и с поздних смен нам по городу идти не приходилось, но я уверена, что с Любой это было бы безопасно. В свободное время мы гуляли в городском парке, когда вокруг не было людей – я пела, а Люба восхищенно приговаривала: «Ох, девка, ох, молодец. Вот наделил Боженька и голосом, и серьгами», – и заливисто смеялась.
– Серьги я сама купила, – серьги в виде листочков очень нравились Любе.
Осенью боевую Любу словно подменили, она ходила как в воду опущенная и даже не угрожала оторвать руки за переставленный таз.
– Люб, ну ты чего сама не своя? Я тебя такой не видела никогда.
– Бабуля моя, покойница, заладила сниться, заждалась, говорит…
– К перемене погоды, – со знанием дела сказала я.
– … Новый год, говорит, вместе встречать будем, – продолжала Люба, отрешенно глядя в окно.
–Да хватит тебе верить во все, ты же не бабка древняя, не придумывай себе ерунды.
Всех закружила предновогодняя суета, мы украшали комнату, и даже вредные соседки вырезали снежинки и клеили их на окна. К тому разговору с Любой мы больше не возвращались, но в новогоднюю ночь мы с ней были напряжены, а когда куранты пробили двенадцать, с облегчение выдохнули.
