Мое тело - страница 16

Наконец, Дайан произнесла: «Так, ладно, никаких прикосновений». Она не обратилась ни к кому конкретно, ее рупор теперь свободно висел у нее на бедре. Я выдвинула подбородок вперед и пожала плечами, избегая смотреть в глаза, чувствуя, как жар унижения разливается по моему телу.

Я не отреагировала – не совсем, не так, как должна. Как и ни одна другая женщина. Несмотря на то, сколько нас там было и в какой безопасности я чувствовала себя в их присутствии, мы не могли привлечь Робина Тика к ответственности на съемках его музыкального клипа. В конце концов, мы работали на него. Неловкая пауза закончилась, а затем съемку продолжили.

Когда журналисты спрашивали меня о клипе в течение многих лет, я не позволяла себе думать о руках Робина Тика на своей груди или о смущении, что испытывала, стоя голой перед Дайан. Я защищалась – оберегала атмосферу, которую она пыталась создать на съемочной площадке, и других девушек, которые вполне могли бы стать моими друзьями. И еще мне было стыдно – за то удовольствие, которое, как ни странно, я получала, танцуя обнаженной. Какой влиятельной себя ощущала, как все контролировала. Я задалась вопросом: что могло бы произойти, если бы я закричала Робину Тику в лицо и устроила сцену? Остановили бы съемку? Может, моего звездного часа никогда бы не случилось.

Когда мне было чуть больше двадцати, я не задумывалась о том, что женщины, черпающие свою силу в красоте, на самом деле находились в долгу перед мужчинами, чье желание в первую очередь давало им эту силу. Именно эти мужчины все контролировали, а отнюдь не женщины, которыми восхищался весь мир. Столкнуться с этой реальностью значило признать, насколько в действительности ограничена моя власть – насколько ограничена власть любой женщины, когда она выживает или даже преуспевает в мире как вещь, на которую смотрят.

Одним своим жестом Робин Тик напомнил каждой на площадке, что не мы, женщины, здесь главные. Никакого реального влияния у меня, голой девушки, танцующей в его музыкальном видеоклипе, не было. Я всего лишь нанятая манекенщица.

Мне было четырнадцать, когда Оуэн впервые изнасиловал меня. Мы лежали на грязном ковре в доме его мамы. Стояло раннее утро, у меня слипались глаза, я чувствовала себя абсолютно вымотанной. Мне хотелось пить, но воды не было. По узким джинсам с грязным шнурком вместо ремня было видно, что Оуэн возбужден. Родителям я сказала, что остаюсь на ночь у подруги, так что я могла не ночевать дома и ходить на вечеринки. Шестнадцатилетний Оуэн уверял, что я должна это сделать. Он представлял себя моим проводником в новую школу и в новый мир. Я верила, что он – мой способ познакомиться с новыми людьми. Только потом я поняла, что у него самого друзей было немного. Из-за моего статуса первокурсницы[18] он приглашал меня на эти вечеринки.

Я помню его веснушчатую кожу и бледный живот, и как у него пошла кровь из носа, когда он склонился надо мной. «Это Аккутан[19]», – сказал он. Кровь капала мне на ключицу. Его кровь выглядела такой красной, что казалась ненастоящей и походила на кетчуп. Густая как сироп. Его это не смущало. Я помню, как этот красный цвет смотрелся в его ярко-голубых глазах. Помню его длинные светлые ресницы, как они изящно и медленно подрагивали, когда он подносил руки к носу.

Когда Оуэн узнал мой номер телефона и предложил мне вместе провести выходные, я солгала ему.