В этом сне как наяву Эльвире отчётливо слышится размеренный звук, идущий из кухни – «бу-льк-бу-льк-бу-льк». Это назойливое бульканье становилось всё громче и громче. Она будто встаёт с постели и идёт туда, где вместо кухни вдруг очутилась в незнакомой комнате. В округлое окно светила полная луна, от чего в помещении было достаточно светло, чтобы разглядеть обшарпанные от сырости стены, некогда крашеные в серый цвет, как в ржавой раковине стояла, кем-то забытая, фаянсовая кружка, в которую лениво капала вода из покрытого известковым налётом крана. За окном этой комнаты раскачивалось от ветра раскидистое дерево, оно будто цеплялось голыми ветвями в проплывающие низко над землёй лохмотья лиловых туч, и, словно под магией лунного света, проникающего через расколотое стекло оконной рамы вглубь комнаты, на противоположной стене отобразило соскользнувшую тень. В кою минуту Эльвира увидела рядом с собою больничную каталку, в которой лежало тленное тело женщины, обращённое чернотой подглазий в её сторону. С откинутой руки покойницы сползала змейкою тесёмочка с нательным крестиком, который вдруг упал к её ногам. Она с ужасом отступила назад, не спуская глаз с каталки, которая обратившись в нечто невесомое, юркнуло к окну, где на подоконнике покрытом плесенью сидел знакомый ей чёрный кот. Её пробуждение ранним утром было тяжёлым, Эльвире стало муторно на душе от того, что уже не впервые видит такие странные сны, в которых ей нужно зачем-то надеть на себя чужой нательный крестик.
6
Казусы жизни всё ниже и ниже пригибали Гусевых к земле, надежды на хорошее будущее для детей и внуков гасли как свечи, а после недавнего звонка от сына, Эльвира сама не своя стала, чувствуя некую обречённость в его словах.
Валерий ей рассказал, что с тех пор как уехал в глубинку словно проклятый в лесу батрачит, так как другой работы там не нашёл, а у этого предпринимателя, который набирает рабочую силу нелегально, зарплату годами не выдавишь и стажа не заработаешь. Он таким методом просто вынуждал своих рабочих выбирать свою зарплату товаром из своего же магазина, где всё втридорога в сравнении с другими магазинами в их посёлке. Живущие в вагончиках рабочие прекрасно понимали тактику предпринимателя, да деваться им некуда, ведь таким образом, отовариваясь, часть их зарплаты оседала в кармане хозяина, отчего люди сами того не замечали, как попадали к нему в кабалу, из которой, если некому помочь со стороны, человеку самому вряд ли выбраться.
Эльвира в тревоге за сына спросила его, не нужна ли ему самому какая-нибудь помощь. Немного замявшись, он ей ответил: «Если честно сказать, то меня за эти два года работы в лесу, работодатель также по рукам и ногам опутал долгами, но я живу в посёлке, не в лесу, постараюсь сам из долгов вылезти, а после сразу же приеду повидаться с вами и дочерью, очень соскучился». -«Приезжай скорее, ждать будем! – сказала ему на прощание Эльвира, – Твоя дочь Олеся за эти годы сильно подросла, нынче в третий класс пойдёт, приедешь, так совсем её не узнаешь».
Её сильно обеспокоили долги Валерия, но Зиновию она не стала передавать весь разговор с сыном, сказала лишь то, что Валерий собирается приехать к ним в гости, как дадут отпуск, зная, что без скандала здесь не обойдётся, так как он с самого начала был против того, чтобы сын уезжал в эту глухомань.
