Пустыня смеялась бы, когда бы умела, и вторила бы ей ночь, окутавшая мглой округу, смеялись бы звёзды, что вышли на небосвод для общего блага: посветить немножко…
Но они молчаливы и безгласны: и крик, и жалоба, и стон, и радость, – то не их удел. И демоны, и страсти, всё это для человека; для пустыни, звёзд и неба – молчание.
Сегодня ночью, и пустыня знает это, они и впрямь могут найти нечто иное, не песок и не камни из тех, что щедро рассыпала она на пути.
Тот, который отец ребёнка, сегодня вдруг почувствовал свою усталость. Много дней подряд проливал он кровь, и поначалу ему давалась радость мести. Ныне он пресытился. Не то чтобы раскаялся, но и убивать больше не хотел. Только не знал, а что же делать, если не убивать. Чем же боль, ту, что в груди, заглушить. Он не видел выхода. Вот если идти по пятам, преследовать, убивать, это понятно. Это какое-то занятие, а без него?
Когда человек устал, он допускает ошибки. Ошибкой было оставлять своё дитя в ближней к стану пещере. Но он оставил. И если тот, которого зовут Мозе, сегодня будет таким же, как всегда, упорным и дотошным, то он найдет.
Ночь. Тишина пустыни сегодня условна. Разве может затихнуть огромный стан совсем? Тут и там сполохи факелов. Костры горят. Отголоски короткого смеха, тут же заглушённого окриками тех, кто хотел бы поспать. Да и не находит причины для смеха народ, какой тут смех, когда смерть бродит где-то рядом…
Мозе, Аарон, с десяток воинов бредут, заглядывая в каждую расщелину между скалами. Где-то здесь, между вот той расщелиной и этой стеной, есть дыра в скале. В ней спит ребёнок. Он беззащитен и слаб. Если бы можно, пустыня прикрыла бы его, укутала так, чтоб не разглядеть этим, рыщущим. И без того ночь сегодня темна до невозможности. А скалы поднимаются в самое небо, чтобы прикрыть луну со звездами.
Но люди так настойчиво ищут, словно знают, что суждено найти.
– Тише! Замерли все! Не дышать! – это приказ Аарона.
Застыли воины, замер и рванувшийся к пещере Мозе.
Ничего не слышно. Всё относительно тихо и спокойно.
– Я что-то слышал, – отвечает Аарон брату, смотрящему на него вопросительно. – Ты знаешь, каков мой слух, Мозе. Я лучше собаки! Помолчите все.
Все и без того молчат, превратившись в изваяния.
Мозе знает, что Аарон необычный, поразительный воин. И то, как остёр его слух, он тоже знает. А в это мгновение в очередной раз успевает поразиться тому, каков Аарон как начальник. Вот даже он, Мозе, подчинён Аарону сейчас. Что уж говорить о воинах, они, кажется, умрут по первому слову брата. Нет, не зря он, Мозе, выбрал дорогу Аарону. Говорят о молодости Мозе, об отсутствии опыта. Но в людях Мозе не ошибается, а разве это не главное в его положении?
Явственно слышен шорох. Потом сонное бормотание: «Отец, отец!»…
На языке Кемет. Хаабиру говорят не так.
Улыбка озаряет лицо Мозе. И улыбкой отвечает ему Аарон. Счастливой улыбкой облегчения.
Дан знак одному из воинов. Тенью проскальзывает тот в пещеру. Несколькими мгновениями позже появляется в проёме, и показывает: можно, внутри безопасно.
Мозе с Аароном проходят внутрь. Лишь один факел горит, он в руках Аарона.
Мальчик спит на холодном камне, съёжившись от холода. Что-то бормочет, временами негромко вскрикивает. Но и свет факела не будит его, утомленного, по-видимому, донельзя. Он только переворачивается во сне, уклоняясь от ненужного света.
Аарон вновь смотрит вопросительно на брата.
