– Девятьсот семьдесят один, – произнес Содар, когда его воспитанник отбросил бурдюки в сторону и тяжело опустился на пол. – Что это с тобой, Аннев? На прошлой неделе я не успевал досчитать даже до восьмисот.
Аннев, хоть и запыхался, по-прежнему улыбался во весь рот.
– Да так, – рассмеялся он. – Задержался немного.
– Почему?
– Подумал, что увидел Маюн у сапожника.
– Хм. – Содар задумчиво подергал бороду. – Что ж, причина уважительная.
Он взял с полки ковш и принялся наливать воду в висевший над огнем чайник.
– Так это и вправду была она?
– Не знаю. Скорее всего. Она зашла в мастерскую, когда я набирал воду.
Содар покачал головой:
– А что бы сказал Тосан, узнай он, что ты ухлестываешь за его дочкой? Я тебя спрашиваю. Довольно и того, что вы натыкаетесь друг на дружку в Академии. Но если ты еще и по улицам деревни начнешь за ней бегать, да еще и без ведома отца…
Аннев поднялся и сел на стул.
– Тосан, – усмехнулся он, – может взять свое мнение и засунуть его куда подальше.
– Аннев! – Содар резко повернулся, и вода из ковша плеснула на пол. – Тосан – старейший из древних и глава Академии. Прояви хоть немного уважения.
– Сколько угодно, – ответил мальчишка. – Старикан Тосан может взять свое мнение…
Но тут же осекся, перехватив ледяной взгляд Содара, и нервно сглотнул.
– Прости, Содар. Я… Просто завтра Испытание. Я волнуюсь.
Содар снова отвернулся к чайнику, но Аннев мог бы поклясться, что услышал сдавленный смешок и «старикан Тосан, надо же».
Мальчик улыбнулся. Что бы там Содар ни говорил, они с Тосаном никогда не питали друг к другу большой любви. Раскол между духовенством и Академией произошел еще несколько десятков лет назад – задолго до появления Содара в Шаенбалу, и ситуация лишь усугубилась, когда священник забрал себе в ученики Аннева. Содар, однако, не предпринимал ни малейших попыток, чтобы наладить отношения с Академией, и даже более того: Анневу вообще иногда казалось, что Содар нарочно подливает масла в огонь.
Наполнив чайник, Содар отдал ковш Анневу. Мальчик зачерпнул воды из котла и сделал несколько жадных глотков.
– Ловушки, которые захлопнулись, не переустанавливай, а те, что не сработали, захлопни.
Священник бросил в чайник чайные листья и палочки корицы.
– А ловушки для птиц не трогать, я помню, – сказал Аннев, возвращая ковш на полку.
– Нет, их тоже. «В праздник сей великий не вкушай ты ни зверя, ни рыбы, ни птицы».
– Но ведь это не Седьмой день, – возразил Аннев.
– Нет, это первая ночь Регалея, – произнес Содар и бросил в чайник горсть истолченного в порошок корня цикория. – К тому же, если завтрашнее Испытание пройдет, как и предыдущие, наутро ты будешь расстроен, а значит, мне опять придется половину работы за тобой переделывать. – Он покачал головой. – Лучше подготовиться заранее, так что захлопни все ловушки.
Юноша нахмурился. Обязательно стоило лишний раз напоминать об Испытаниях – и о том, как они всегда заканчиваются? Ему вдруг захотелось сказать что-нибудь назло старику.
– Но в Книге Одара говорится, что в великие праздники нельзя есть мясо. Почему тогда в Седьмой день мы едим птицу и рыбу?
– Потому что Седьмой день – обычный праздник, а Регалей – великий праздник.
Аннев еще больше насупился:
– И что с того? Разве мы…
– Аннев, ты и вправду сейчас хочешь спорить о том, чем обычные праздники отличаются от великих? – спросил Содар. – В третьем веке на Совете Нивен нан Су’ул пытались выяснить, в чем же между ними разница. Целые фолианты про это написаны, и все в основном не стоят и куска лошадиного дерьма.
