И он заключил меня в медвежьи объятия, скорее следуя традиции, чем выражая искренние чувства:
– Помни всегда, что ты римлянин, к тому же из рода Туллиев. Прощай.
Таково было его напутственное слово.
* * *
Вот так и началось, дорогая Прозерпина, мое путешествие в Проконсульскую Африку в компании Сервуса и ахии (больше никого со мной не было, пять рабов-носильщиков не в счет). Я ехал в паланкине, а Сервус и ахия шли перед ним пешком, чтобы прокладывать нам дорогу, если понадобится.
Наше путешествие состояло из нескольких этапов. Сначала нам надо было добраться до побережья, поэтому мы достигли Тибра и сели там на речное суденышко, которое должно было довезти нас по реке до морского порта в Остии[17]. Когда мы поднялись на борт, снова стало ясно, что ахия не подчиняется законам остального мира: она не заплатила за проезд и никто от нее этого не потребовал. Казалось, люди видели в ней некий призрак в телесной оболочке – существо, которое вхоже в наш мир, но к нему не принадлежит.
Еще удивительнее показалась мне реакция людей в большом порту Остии, где мы собирались сесть на корабль, чтобы добраться до Сицилии, следующего пункта на нашем пути в Африку. Стоило нам оказаться на палубе, как пассажиры и моряки страшно обрадовались и закричали: «Ахия, ахия едет с нами!» Эти люди были так уверены в волшебной силе ахии, что само ее присутствие, казалось, должно было обеспечить им защиту от нападений пиратов или от грозной морской стихии. Все благодарили богов и ликовали. Я только презрительно покачал головой, объяснив для себя этот избыток энтузиазма беспредельной глупостью плебеев.
Безбрежности моря и пустыни действуют на людей по-разному: оказавшись в одиночестве среди песчаных дюн, они думают о своих богах, а в волнах океана – о крахе всех надежд.
Что может быть однообразнее путешествия по морю? На корабле заняться совершенно нечем, и остается только смотреть на простор серых волн, прикрывая чем-нибудь плечи. Волны так же отвратительно однообразны, как дюны пустыни. Нет, пожалуй, я не прав: волны еще хуже, потому что они всегда в движении и словно смеются и издеваются над нами, раскачивая корабль и толкая его то вправо, то влево.
Путешествие по морю неприятно сочетанием двух обстоятельств: избытка свободного времени и недостатка пространства. Чтобы немного развлечься, я написал пару стихотворений, слишком длинных и очень скверных, но это упражнение не развеяло мою скуку; от нечего делать мне пришло в голову понаблюдать за самым необычным пассажиром нашего корабля – ахией.
Как я уже говорил, тело моей спутницы свидетельствовало о необычайной силе, но не походило на грузные фигуры фракийских гладиаторов с их накаченными мышцами: ее туловище, руки и ноги казались идеально сложенными, а под кожей не было ни капли жира. Своими повадками эта женщина напоминала кошку: бо́льшую часть времени, как днем, так и ночью, она спала в каком-нибудь уголке на палубе, свернувшись клубочком, как младенец, хотя глагол «спать» кажется мне не слишком точным. У меня создавалось впечатление, что даже во сне она следит за всем происходящим лучше, чем вся бодрствующая команда корабля. Меня восхищала ее способность приспосабливаться к любой температуре: ахия ни разу не пожаловалась ни на ночной холод, ни на дневную жару.
Кроме того, она не придавала никакого значения нуждам своего тела и не имела в буквальном смысле слова ничего. Ее религия отвергала любую собственность как слишком поверхностную. Когда ахия испытывала голод или жажду, она делала простой и понятный всем жест: протягивала руку. И тут же пассажиры и моряки спешили положить ей на ладонь свои скромные приношения. Некоторые женщины, наиболее понятливые, толкли для нее в ступке немного овса, добавляли к нему горячую воду и перемешивали эту кашицу, пока она не становилась склизкой. Ничего другого ей не требовалось, она принимала только эту пищу, да еще какие-нибудь сырые овощи, точно кролик, и вообще ела очень мало.
