Но пара нежных прикосновений, и я таял от собственных демонов. Не смотря на мои деньги, Арлет не перестала улыбаться другим посетителям борделя. Я покорял её ночи на пролёт, но так и не смог установить флаг. И в общем зале я лежал окутанный дурманом и смотрел на пошлый флирт моей спутницы с каким-то юнцом.
Внешне я всегда был холоден и равнодушен, тогда как внутри меня порой кипела и струилась ярость ко всему: к родителям, что не додали, к жене, что не понимала, к прохожему, что толкнул к обесчестившей судьбе. Мне был нужен рыцарь в доспехах, который смог бы защитить меня от моей же головы и дурных страхов.
Мужчины и женщины в лапах друг друга слились в огромное существо со множеством рук и глаз. Наверняка они о чем-то думали, мечтали, вполне вероятно даже к чему-то стремились, как и я. Только здесь все эти эфемерные цели и звучное пение, не различимого от бытия рая, теряли пользу, сдувая огни в глазах и румянец с щёк, превращая удовольствие в нескончаемый цикл дурмана и грязи. Пресыщенный человек теряет вкус, а потерявший вкус не способен найти смысл. Это меня пугало.
Я сомневался… постоянно сомневался, стоило ли дальше идти, открывать глаза по утрам, стремиться к тому, чего не видно даже на горизонте. Мир прекрасен, и я страстно любил его, но люди, их так трудно понять. А я ведь пытался. Конечно, не так, как следовало, и уж точно не так, как мне твердили другие, а так, как мог. Их странные истины и любови, обещания и мотивы, казалось, даже сказки становились тем прекраснее, чем уродливее становились сами люди. Заслуги быстро обнуляются, слова обесцениваются. Их отношения будто чан для жертвоприношений, куда надо постоянно закидывать нечто во славу Богам. А какова периодичность? При том, что в наш век слова вообще перестали иметь вес. Пустые фразы, брошенные пустыми людьми. Но говорить их все равно надо, в противном случае, ты подлый бездушный грубиян. А кто захочет им быть? Но ведь и лицемером прослыть нет желания. Вот и приходиться крутиться между ложью и правдой, красотой и уродством, улыбкой и слезой. Я замычал от внутренних рассуждений, но в шумихе этого никто не услышал, я бы и сам не заметил, если бы не дрожащее горло.
Недалеко от меня звенящий гул голосов и постоянного шуршания смешивался со странным завыванием. Я повернул голову и увидел мужчину в расстёгнутой рубашке с сигаретой в руке. Он растёкся на куче подушек, запрокинув голову, и что-то с выражением говорил. Я смотрел на него так пристально и долго, но совсем не видел его лица, будто тот его не имел вовсе, или же это я вконец потерял ясность. Прислушавшись, я понял, что тот читал стихи, эмоционально и громко, прерываясь разве что на сигарету, его голос пылал, страстно и горячо, тогда как тело лежало неподвижно.
– Это ваши? – обратился я к нему, чем прервал это невероятное представление.
– Нет, Блейк и Верлен.
– Хм, не слышал.
– Это имена тех, кто создавал поистине блистательные картины мира, но не на холсте, а на бумаге, в словах. Вот, – он протянул мне две карманные книги, которые достал откуда-то из-за спины, и, когда я взял их, постучал по ним пальцем и сказал – дарю вам.
– Дорогой подарок.
– В этом мире стоит дарить только впечатления и опыт, остальное очень быстро умирает. Вам следует пользоваться подарками судьбы, иначе упустите всё то ценное, что может предоставить жизнь.
Твёрдые переплёты маленьких книг были приятными на ощупь, и от них пахло старой бумагой. Я вдруг вспомнил, как в детстве украл похожую книгу, такую золотистую с большими красочными буквами на обложке. Внутри было столько страниц с картинками и символами, пришлось долгими ночами тайком ото всех учится читать, чтобы понять, что было в них написано. Оказалось, книга была о преданиях наших земель, о которых мне рассказывала мама, чтобы я скорее заснул. А я-то думал, что она это всё выдумывала сама.
