Он даже на следующий день на вечерней прогулке по Реутову поделился этим с Геной Петровым, тут же посмаковавшим упущенные Кочетом возможности поработать в малиннике. Петров любил слушать рассказы Платона не только о его, зачастую придуманных и приукрашенных отношениях с девушками, но и об его отце и об их парижском периоде жизни, который рассказчик помнил смутно. Но особенно Геннадия занимал рассказ о проданном Кочетами на Мосфильм Линкольне, и как тот с трудом разворачивался на главной, но узкой улице Ленина напротив дома № 18.
И особенно Петров любил прилюдно спросить Кочета, а сколько там на его золотых швейцарских? И Платон, подыгрывая тщеславному гедонисту, нарочито важно доставал из кармашка для часов жилетки от старого тёмносерого отцовского дипломатического костюма тройки отцовские же карманные часы «Молния», называя время. Эти часы всегда ходили точно и даже не требовали подвода стрелок. А жилетка хоть и была ему тесновата, но осенью он ощущал больше её теплоту, нежели тесноту.
– «Эх, а хорошо бы было, если бы у тебя действительно были бы швейцарские часы с крышкой и кнопкой!?» – однажды искренне пожалел Геннадий
Он во многом завидовал Платону, но и многим в нём гордился, часто про себя думая и иногда хвалясь пред друзьями, какой у него есть товарищ.
И чтобы как-то соответствовать Кочету Петров старался показать ему и свои достоинства, мол, и ты дружишь, не с кем попало, и тоже «знай наших».
Поэтому, когда в разговоре случайно выяснилось, что Петров тоже играет в шашки, любитель разных игр Кочет предложил сыграть с ним. Но Геннадий сначала отказывался, боясь и в этом проиграть спортивному товарищу. Тогда Платон схитрил, предложив пари, что в десяти партиях он выиграет у него не меньше, чем 7:3. А если Платон сыграет хуже, то ему будет зачтено общее поражение и он проиграет пари. И Геннадий согласился.
Друзья пожали друг другу руки, при этом уже входящий в азарт Кочет чуть было не расплющил женственную кисть руки Петрова.
– «Фу, ты, медведь! Я так не смогу шашки передвигать!» – с трудом выдавил из себя, пытавшийся пошутить, скорчившийся от боли Геннадий.
И вечером они сыграли в шашки дома у Петровых. Поначалу Кочет громил хозяина, отрываясь в счёте, но затем пошла серия ничьих. И после девятой партии счёт стал 6,5 на 2,5. Всё шло вроде бы к благополучному для Платона исходу. Ведь очередная ничья как раз и давала требуемый счёт 7:3.
Но тут Геннадий превзошёл самого себя, уверенно ведя заключительную партию к победе и выигрышу пари.
И в конце партии создалась ситуация, когда из семи возможных вариантов ходов Петрова лишь только один был спасительным для Кочета. На первый взгляд даже любой, даже плохо разбирающийся в шашках, зритель сказал бы, что партия Кочетом проиграна.
– Ну, всё! Я проиграл! И только один, вот этот, его ход может спасти меня от поражения! – просчитав ходы, уставился он на доску – Но как заставить Генку сделать именно его? – терзался Кочет в раздумье, решив запудрить сопернику мозги.
– «Ген! Ну, всё, я проиграл! Но сдаваться пока не буду! Тут есть лишь один спасительный для меня твой неправильный ход, на первый взгляд кажущийся сильным! Так что подожду!» – уставился Кочет в упор в голубые глаза Петрова.
И от страха упустить верную победу и выиграть пари у самого Кочета Геннадий буквально весь завибрировал. Он наклонился к доске и даже до выступившего на лбу пота стал просчитывать варианты. А Платон молча наблюдал и мысленно молил его сделать спасительный для себя ход. И случилось чудо! Гена сделал именно спасающий Кочета ход.
