Дистль стоял, чуть раздвинув ноги, с расстегнутым воротником, голыми руками, словно его не брали ни ветер, ни мороз. Такой красивый в подогнанном по фигуре лыжном костюме. Загорелый, с пятнами здорового румянца на щеках.
Он вытащил из кармана пачку сигарет, предложил Маргарет. Она взяла сигарету, и Дистль дал ей прикурить; его сложенные ковшиком ладони надежно закрыли горящую спичку от ветра. А загорелое лицо лыжного инструктора в этот момент оказалось совсем близко от лица Маргарет.
– Благодарю вас.
Он кивнул, закурил сам, сел рядом. Так они и сидели, привалившись к спинке скамьи, чуть откинув головы назад, щурясь от блеска залитого солнцем снега. Сигаретный дым струйками поднимался к небу. Сигарета показалась Маргарет очень уж крепкой, обычно она не курила на пустой желудок.
– Как красиво! – вырвалось у нее.
– Вы о чем?
– О горах.
Он пожал плечами.
– Это враг.
– Что?
– Враг, – повторил Дистль.
Маргарет повернулась к нему. Его глаза превратились в щелочки, губы были плотно сжаты. Она перевела взгляд на горы.
– Чем они вам так досадили?
– Это тюрьма. – Он положил ногу на ногу. Маргарет отметила, какие у него добротные горнолыжные ботинки. – Моя тюрьма.
– Что вы такое говорите? – удивленно воскликнула Маргарет.
– Разве вы не понимаете, что здесь мужчине не место? Провести всю жизнь в этих горах – идиотизм, иначе и не скажешь. – Он горько улыбнулся. – Мир рушится, человечество борется за выживание, а я трачу все свое время на то, чтобы научить толстых девочек спуститься на лыжах с холма и при этом не зарыться носом в снег.
Удивительная все-таки страна, помимо своей воли подумала Маргарет. Даже спортсменам небезразличны Weltschmerz[8].
– Если вы чувствуете в себе такую силу, почему бы вам не помочь человечеству?
Дистль рассмеялся, но очень уж безрадостно.
– Я пытался. Семь месяцев провел в Вене. Не мог больше выносить здешнюю жизнь и уехал в Вену. Собирался найти нужную, полезную работу, даже если она будет выжимать из меня все соки. Примите совет: не пытайтесь сейчас искать в Вене нужную, полезную работу. В конце концов работу я нашел. Меня взяли в ресторан. Убирать за туристами грязную посуду. Я вернулся домой. Здесь по крайней мере платят приличные деньги. В этом вся Австрия. За ерунду тебе платят на полную катушку. – Он покачал головой. – Извините меня.
– За что?
– За болтовню. За жалобы. Мне стыдно за себя. – Он отбросил сигарету, сунул руки в карманы, чуть ссутулился. – Не знаю, что это на меня нашло. Может, все потому, что еще раннее утро и на горе, кроме нас двоих, никого нет. Не знаю. Почему-то… мне кажется, что вы можете меня понять. Посочувствовать мне. А местные… – Он пожал плечами. – Волы. Есть, спать, зарабатывать деньги. Вчера вечером я хотел с вами поговорить…
– Жаль, что не поговорили, – вырвалось у Маргарет. Сидя рядом с ним, слушая его мелодичный голос, четко произносимые немецкие слова, она заметно успокоилась, ужасы ночи начали потихоньку забываться.
– Вы так внезапно ушли. Расплакались.
– Я вела себя глупо, – промямлила она. – Слезы – знак того, что я еще не стала взрослой.
– Взрослые тоже плачут. Сильно и часто. – Ему хотелось, Маргарет это почувствовала, дать ей понять, что и он время от времени плачет. – Сколько вам лет? – неожиданно спросил Дистль.
– Двадцать один.
Он кивнул, словно она сообщила ему очень важные сведения, которые следовало учесть на будущее.
