Читать онлайн Наталья Винокурова - Монада. Маленькая история о большом одиночестве

© Наталья Винокурова, 2025

ISBN 978-5-0067-1031-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вот тут-то мы с вами и встретились – прямо под кухонным гарнитуром. Давайте, можете поближе меня рассмотреть, пока я тут лежу. Одна моя нога в нише под Катиной тумбой. Вторая под таким углом, что с первого взгляда может показаться, что она сломана, но не переживайте, с ней всё в порядке. Мои плохо окрашенные волосы закрывают большую часть моего плохо накрашенного лица, и за это им большое спасибо. Думаю, если бы вы сразу увидели мое лицо, то желание рассмотреть меня поближе пропало бы мгновенно. Правая щека немного растеклась по ворсистому советскому ковру. Я помню этот ковёр. Два года назад мы с Катей сняли его со стены и постелили на пол, чтобы ногам было тепло. Тогда мы еще не знали, что спустя столько времени им воспользуется моя щека. Если бы я это знала, подарила бы Кате на новоселье новый ковер. Помягче.

Моё тело пролежало в одном положении часов шесть. Ни один сустав не желал двигаться. Голова отекла и стала больше похожа на арбуз: и по размеру, и по весу. Не успела я с этого посмеяться, как по арбузу кто-то постучал:

– Может, она умерла?

– Вот что ты мелешь? Ей, наверное, плохо вчера стало.

– Кать, ты мне скажи лучше, когда ей станет хорошо. Вся кухня вон, как после бомбёжки.

– Тоже правда. А постучи ещё!

Мишка постучал ещё раз.

Я захотела ему ответить, но не смогла разлепить рот и в комнате послышалось мычание.

– Нет, Катерин, у нее речь уже отняло. Может, инсульт?

– Миш, а что там у тебя с работкой сегодня?

Тут уже сдержаться было невозможно. Сухие губы медленно разлиплись, и я захрипела от смеха. Катерина была уверенным обладателем черного пояса по пассивной агрессии. За долгие годы дружбы я заметила, когда Катя выходила из себя – на её губах появлялась нездоровая улыбка, а в речи – дополнительные суффиксы.

– Всё, побежал одеваться.

Видимо, Мишка тоже это знал. Мы с Катей остались на кухне вдвоем. Следующие полчаса она приводила меня в божеский вид, потом еще полчаса пыталась привести в порядок кухню, на которой мы вчера успешно посидели, перетирая все подробности моего романа.

– Саша, вы разошлись?

Да, меня зовут Саша. Да, мы разошлись. Я кивнула.

– Окончательно?

– Он мне ещё не сказал.

Тут нам придется прояснить еще кое-что. Не знаю, как расходитесь вы, но мы с бывшим пилили хвост наших отношений уже полгода. Мы тщательно собирали все свои претензии друг другу, чтобы выяснить всё одним махом. Потом разбивали пару тарелок, хватали друг друга за руки, кричали, что больше так жить невозможно, и я уезжала на неделю к Кате. У Кати я много плакала, много пила, много ела и очень много говорила. Миша, который был вынужден при этом присутствовать, из-за своей огромной любви к Кате и не менее огромной любви к свежим сплетням, часто маячил на горизонте, время от времени вздыхал и что-то недовольно бормотал себе под нос. Временами он просто цокал языком и уходил, а иногда и прямо спрашивал у Кати «Когда уже?», кивая в мою сторону. Потом, как водится, мой, на тот момент бывший парень, присылал мне пару смс, мы созванивались, чисто символически ходили в кино, обнимались на остановке, а потом… Короче говоря, потом заканчивалась неделя, я собирала свои пожитки и ехала обратно.

Сейчас все пожитки снова были здесь, на Катином балконе, а значит, неделя началась.

– Боже, Катя, если бы ты знала, как я устала. Знаешь, что он вчера сказал? – моя рука потянулась к недопитому бокалу.

– Я представляю, Санечка. Вы, наверное, многое друг другу наговорили. – Катина рука немного подвинула бокал к себе.

– И про работу мою сказал, и про зарплату, и про то, как я выгляжу, и про то, что раньше я была совсем другая. Как будто он сейчас такой же!

– Это, конечно, все очень печально, но что ты собираешься делать дальше?

Я допила чай и понесла кружку в раковину:

– Ничего, конечно! Я-то тут причем? Научится разговаривать как нормальные люди – пусть приходит. А пока он не извинится – нет, эта телега никуда не поедет. – как-то было некрасиво, что я со вчерашнего дня оставила недопитое вино. Я снова потянулась к бокалу, но Катя уже взяла его в свою руку:

– Именно про телегу я хочу поговорить.

– Ты о чем?

– Санечка, – так, разговор будет неприятный, – помнишь, когда ты в первый раз приехала и спросила сколько можно побыть, я сказала: «Столько, сколько нужно»?

Я молчала и пыталась покрепче сжать в руках деревянную столешницу.

– Так вот, похоже я себя переоценила. Давай пересмотрим этот момент.

Я столешница. Я стойкая, твердая, покрытая лаком деревянная столешница.

– Боюсь, тебе нужно съехать. Мне, правда, жаль, что я не поговорила с тобой раньше.

Стойкая, твердая, покрытая лаком деревянная столешница вдруг начала истекать слезами:

– Катя, ты чего? Мы же с тобой шесть лет дружим. И что теперь? Это из-за Миши? Это он тебе сказал?

– Да нет, при чем тут Миша? Он даже не знает о нашем разговоре. Это я так решила.

Из-за отчаянной попытки слиться со столешницей в одно целое, мои пальцы отекли и, кажется, треснул один ноготь.

– Понятно. – глухо сказала я. Или подумала, или все-таки сказала. Уже не помню. Ноги стали ватными и плохо двигались. В голове шумело. Эх, Катька, ну как же так? Я была уверенна, что мы, как обычно, завалимся на диван, Катя сделает свои фирменные горячие бутерброды, заварит нам чай с лимоном, и мы вместе под «Холодное сердце» обновим друг другу маникюр. Потом придет Мишка и мы весь вечер будем смеяться и чистить картошку. Потом мне напишет мой бывший… Господи, а если он не напишет? Если он, как и Катька, тоже передумал? Вдруг он тоже решил забыть, как нам было хорошо, и просто выкинет меня из своей жизни? Что мне тогда делать? Кого я себе найду?

Все стало мутным. Я не помню, складывала ли я свои вещи или уже начала упаковывать чужие. Кажется, я трижды обувала кеды, снимала их, укладывала в чемодан, снова доставала, обувала, снимала и засовывала в чемодан. Когда я в последний раз завязывала шнурки, перед моими глазами появилась бумажка с номером телефона и адресом. Откуда-то издалека, будто из-за глухой стены, донесся голос Катьки:

– Это адрес моей прошлой квартиры, я там жила до Миши. Она очень хорошая, правда немного… Несвеженькая. Но, я думаю, тебе понравится. Я договорилась с хозяином, чтобы ты посмотрела. Цена очень приятная.

Я смяла бумажку в кулаке и пошла за чемоданом. И как я его вообще сюда заперла? Видимо, на вчерашнем энтузиазме, он казался мне пушинкой. Теперь я пёрла эту громадину к двери и мне казалось, что он привязан к моей шее веревкой. Если сейчас споткнусь и он мне переломает мне пару позвонков – я только обрадуюсь. Хоть квартиру не нужно будет смотреть.

Я толкнула дверь и вышла в подъезд.

– Сань.

Господи, главное не заплакать. Главное не плакать. Я столешница. Я деревянная, прочная, стойкая.

– Саш, все будет хорошо.

Нет, мантра про столешницу не помогла, и я разрыдалась прямо в подъезде. Вот соседям будет на что посмотреть через глазок.

– Ну, Саш…

– Вот что? Что. Мне. Делать.

Каждое слово я пыталась сказать четко и быстро вставить его между отдельными всхлипами. Я посмотрела на подругу через слёзные линзы. Это были мои специальные линзы, чтобы хуже видеть. Я надеялась, что она мне что-то скажет. Что она не будет просто вот так пялиться на меня своим грустным лицом, а скажет хоть что-нибудь. Что мне делать? Пойти в спортзал? Сменить работу? Сделать стрижку? Записаться к психологу? Сходить в церковь? Найти другого мужика? Или лучше двух? Из всех возможных вариантов Катя выбрала свой:

– Я не знаю.

Я зашла в лифт не попрощавшись. Внизу я молча впихнула чемодан в такси и пока садилась не посмотрела наверх. Думаю, Катя была на балконе. Она всегда выходила, чтобы махнуть мне рукой. Хотя, кто его знает, может, сейчас не вышла. Может она и это решила изменить. Я уткнулась лбом в стекло и буркнула: «Дура». Кому я это буркнула – не знаю.

– Ну что, какой адрес?

Я дёрнулась. Совсем забыла про таксиста. А куда мне, собственно, ехать? Я вспомнила квартиру, где мне всегда были рады. Где пахло пирогом, который готовили на варенье с чаем и орехами, а перед сном взбивали подушки так, что гусиные перья всю ночь впивались в кожу. А вот утром… Внезапно у меня начался острый приступ мигрени, и я протянула таксисту мокрую от пота бумажку с адресом.

Катя забыла добавить, что квартира была не в центре. Мы петляли улицами города минут тридцать и, наконец-то, остановись в поросшем амброзией дворе старой пятиэтажки. Я вытащила чемодан, махнула таксисту и набрала номер хозяина. Ответил бодрый старческий голос. То, что голос бодрый – радовало, то, что старческий – не очень.

– Аллоу! Кто это?

– Это Саша, я от Кати. Она вам, наверное, говорила про…

Уточнить, что там говорила Катя, я не успела. Скрипучий собеседник быстро перехватил инициативу:

– А, Катюшка, да-да! Когда вам показывать квартиру?

– Да я, собственно, уже под подъездом.

– Отлично, я буду через 15 минут, подождите в палисаднике.

Дедуля бросил трубку. Я осмотрелась. Думаю, палисадником это было, когда дедуля еще не был дедулей. Теперь же весь участок порос кустами амброзии вперемешку с одуванчиками, разросшимися так густо, что хлипкий низенький заборчик еле сдерживал это буйство зелени.

Я села на лавочку, которая, как и мои волосы, отчаянно ждала покраски, и закурила.

Боже, неужели все правда закончилось. Нет, вряд ли. Я слишком хорошо нас знаю. Нужно подождать недельку и все будет как раньше. Он напишет, я позову нас на кофе, и мы со всем разберемся. От этих мыслей мне стало немного легче. За домом что-то громко затарахтело и во двор въехала каштановая девятка. С водительского сиденья бодро выскочил седой дедуля в клетчатой рубашке с барсеткой в руке, и кинулся ко мне.

– Это вы от Катюшки?

Я кивнула. Дедуля активно потрепал мою руку в дружеском рукопожатии. На носу у него были огромные очки, которые увеличивали его глаза раза в три, а так как он был на голову ниже меня, можете представить, как сильно он был похож на совёнка. Еще эти седые волосы, ну точно, пух.

– Очень приятно! Сергей Петрович. Проходите в подъезд, второй этаж, налево. Тут аккуратно, лампочку все никак не вкрутят. За перила не держитесь, они хлипкие такие, вечно скрипят. Ещё, не дай бог, сломаем, а тут женщина по подъезду такая, знаете. Не хочу, в общем, с ней ругаться. Сюда, налево.

Мы остановились возле старой, обшитой искусственной кожей двери. Сергей Петрович достал ключ и с усилием открыл её.

– Тут просто чуть повозиться надо, замок старый. Вы, когда открывать будете, чуть надавите и вверх! Вот так, видите? Вверх её! И она пойдёт. Сама квартирка хорошая. Однушка. Вон балкон какой, видите? Я его сам месяц назад красил. Большой балкон. Сейчас в новостройках таких не делают. Построят метр на метр и мучайся. Только тут тюль старый, видите? Вы как проветривать будете, двигайте его. Я вот сейчас тут дверь открою, а то воздух спёртый. Я сюда давно уже не заходил, надо и проветрить. Закроете потом сами.

Сергей Петрович продолжал тарахтеть, описывая все прелести квартиры, а я начала осматриваться. Помню, мы с одноклассником раз в неделю заходили к его бабуле, занести продукты, так как старушка, в силу возраста, уже не так часто ходила в магазин. Как ее звали? Нина Григорьевна? Инна? Не помню. В общем, мы у нее пили горячий компот, и она нас отпускала с кулёчком конфет на улицу. Вот она жила точно в такой квартире. Старый письменный стол с облупившимся лаком, крашенный пол, советская мебель. Правда, технику Сергей Петрович, видимо, частично обновил. Вот и микроволновка, и холодильник. Еще и окна пластиковые вставил. Я зашла в ванную – она была вся выполнена в зеленом цвете, кроме унитаза. Он почему-то был, как и девятка, каштановый. Может, это его любимый цвет? Все было старое, но чистое.