Возле дороги стояли полутораметровые снежные отвалы, нагребенные снегоуборочной техникой. И если упасть под защиту этого снежного вала – он прикроет хотя бы от ветра. У меня хотя бы перестанет леденеть лицо…
Я рухнул у обочины, спрятавшись от ветра, свернувшись в позе эмбриона. Наверное, так и умирают люди на морозе. Прячутся в иллюзорное тепло, расслабляются, и позволяют холоду проникнуть везде. В горло, в легкие, в кровь, а уже по ней – добраться до сердца, навсегда остановив его стук. Я пролежал так минут 15, не чувствуя ног, но все же еще далекий от того, чтобы полностью отдаться холоду. Я отдохнул, отогрел лицо и уши, заморозил все остальное…
Но знаете, что страшно? Шоссе. На обочине в снегу валятся свернувшийся клубком подросток. Думаете, кто-то остановился? Нет. Ни один. Надеюсь, меня просто не видели там, в снегу… Потому что если видели, но не остановились… Я тогда просто не хочу думать о человечности в этой стране.
Через снежный вал на противоположной стороне дороги, пыхтя и матерясь, перевалился Мишка.
– Я через поля не пойду, – сказал он, – просто не дойду. Просто сдохну.
Я кивнул. Кивком указал: "Падай рядом, полежи"…
– Пойдем вперед, вдоль дороги, – предложил я минут через 5, – там кафе впереди. В нем погреемся немного. Ну а потом – по Пьяной дороге.
Так дольше. Километров пять, вместо трех, если по прямой. Но я прекрасно понимал, что поля Толстый не одолеет. Да и я уже, вполне возможно, тоже.
Мы встали. Пошли вдоль дороги, держав в правой руке лыжи и палки, и вытянув левую. Может, кто остановится? Может, кто подвезет?
Кому мы такие нужны, с лыжами? Как запихнуть лыжи в среднестатистический седан? Кому это вообще надо?
Почти у самого кафе нас подобрал универсал, в салон которого лыжи с трудом, но пролезли. Семейная пара, которой он принадлежал, ехала на "Снегири". Стуча зубами мы бормотали "Спасибо" всю дорогу, сидя на заднем сиденье и чувствуя, как покалывает руки и лица. Вот что меня смущало, так это то, что в ногах я не ощущал ничего.
Нас высадили метрах в трехстах от дома. Напутствовали добрым словом "Больше так не вы2,71бывайтесь!" Мы попрощались и пошли домой каждый к себе. Мама уже была дома. Похоже, мама выслушала мой рассказ не очень внимательно. Похоже, она пропустила фразу "Я не чувствую ступней", потому что она тут же налила горячую ванну и усадила меня в нее отмокать.
Да, моя мама – врач. Матерый терапевт. Профессионал. Еще она очень любила рассказывать историю из деревни, откуда она была радом, про охотника, который заблудился в лесу, проблуждал там сутки в лютый мороз, а потом все-таки нашел дорогу домой и радостно вошел в жарко натопленную избу. И у мужика отвалился нос…
В начале нулевых, на волне популярности книг о мальчике со шрамом на лбу, я понял, что я один на всем белом свете знаю, что Том Реддл был родом из маленькой деревни Яя в Кемеровской области. "Дорогие товарищи яйцы!" – заявил однажды какой-то высокий партийный чин с первомайской трибуны… Яйцы ржали так, что чуть не сорвали первомайскую демонстрацию, а это высказывание вошло в легенду.
Ну, в общем, мама из Яи поехала поступать в Новосибирск, в медицинский, а Том Реддл – в Хогвартс. Такая вот история.
Но вернемся к моей истории. Никогда, слышите, никогда, сразу не опускайте отмороженные конечности в горячую воду. Это больно. Мои ступни разбарабанило раза в два, они налились красным с малиновым оттенком, и еще несколько часов приходили в норму. Ну, хоть не отвалились, и на том спасибо.
