Она смущенно улыбнулась, чувствуя, что ляпнула лишнее.
- Не может поблекнуть то, что не закончилось, - ответил мужчина.
- А разве война еще идет? – растерялась Марина.
- Да, - ответил он. – Здесь.
Ксавьер приложил руку к груди. А Марина окончательно растерялась.
- Знаете, это ведь всего лишь мысли, - пролепетала она. – Ну, то есть… Я хочу сказать, что своими мыслями можно управлять. Думать о хорошем, чтобы плохое не вспоминалось. Новые впечатления получать, с новыми людьми встречаться. Вы всегда такой замкнутый… Вот если бы…
- Марина Игоревна, что Вам нужно? – напрямую спросил у нее этот неприятный человек, буравя ее взглядом.
- Да ничего такого, - она покраснела, пряча глаза. – Просто помочь хотела.
- Оторванную руку обратно не пришьешь, - сухо ответил ей мужчина. – Пытаясь расспрашивать меня о прошлом, Вы только больно мне делаете.
Насчет пришивания рук Марина могла бы поспорить, но общую суть метафоры она уловила и сдержалась. Они отвернулись друг от друга. А девушка подумала, что, пожалуй, слегка поругаться – это тоже неплохой способ сделать молчание более естественным. Уши у нее пылали, а руки слегка тряслись от невысказанных эмоций и чужого горя, которого она ненароком коснулась.
«Не с каждым человеком можно найти общий язык, - сочувственно сказал ей вернувшийся, наконец, внутренний голос. – Давай лучше здесь фондовую биржу откроем, а? Бабла нагребем – у-ух! Не век же тебе училкой быть?»
«Заткнись и отгороди меня от этого человека, - сказала Марина, мысленно тиская внутренний голос, как какого-нибудь кота или игрушку-антистресс. – Его аура невыносима».
4. Глава 4.
Магики подходили к открытым дверям аудитории еще несколько раз. Заглядывали с любопытством и ожиданием чего-нибудь «горячего» - ну, хотя бы томных взглядов и тайных перемигиваний. Но от двоих взрослых веяло таким холодом, что ребят как ветром сдувало. Флокси так даже поежилась, прежде чем исчезнуть, будто взгляд Ксавьера ее проморозил насквозь.
К счастью, вдвоем работа шла споро – тем более, что Ксавьер выполнял свою часть быстро, чисто и красиво, в отличие от Марины, периодически оставлявшей огрехи и принимавшейся обводить кривоватые линии в попытке их исправить. Так что еще до заката они управились с последним плащом и разложили их на партах – на просушку – после чего Ксавьер, наконец, ушел, а Марина вздохнула свободно.
«Напомни мне больше никогда с ним по личным вопросам не беседовать», - попросила она внутренний голос.
«Никогда не говори никогда, - хмыкнул тот. – Но я тебя понял: мне тоже от него не по себе делается. Че-то с ним не то. Знать бы еще, что».
«Пойдем-ка лучше на вечерний обход», - сказала Марина, со сладостным потрескиванием разгибая уставшую спину.
Вечерние обходы она теперь считала своей непреложной обязанностью. Почему-то именно ближе к ночи у магиков случалось «обострение», и вылезали наружу разнообразные дикие идеи: то сходить на кладбище за цветком бессмертия (Персик), то на ночную охоту (Крис), то купаться без ничего в лесном озере (сестры), то подглядывать за голыми бабами на каком-то языческом празднике (как ни странно, Шерман, а не Модька), то взобраться на крышу и петь под звездами, потому что «сам не знаю, почему, просто захотелось» (Шессер).
Марина уже даже запомнила примерное время, когда это происходило. Первым почти сразу после отбоя всегда «накрывало» Криса. Но обитание в одной комнате с Ксавьером влияло на него положительно, и выходки демона обычно сводились к подшучиванию над Леамом. Следом за Крисом могли проникнуться дурью сестры, Персик и Денеба, а вот уже ближе к полуночи крышу срывало «Красавчикам».
