Вероника стояла, всё еще не шевелясь и не в силах разомкнуть губ.
– Если честно, я замёрз, как собака, – Костя поднял плечи, не вынимая рук из карманов пальто, подпрыгнул на месте и улыбнулся. Губы у него были бледные и потрескавшиеся, и Вероника смотрела и смотрела на эти губы, молчала и не двигалась, чувствуя только, как тяжело, гулко, страшно молотит сердце.
Костя вынул руки из карманов и натянул кашне повыше к ушам.
– Я уже настроился ночевать тут, на лавочке, – снова улыбнулся он, чуть наклонив голову набок, словно птица. – В вашем сказочном городке только две гостиницы, но места для заезжего музыканта там не нашлось: отпускники-горнолыжники уже оккупировали всё на две недели вперёд.
Вероника, наконец, почувствовала, что снова может нормально дышать, и тихо засмеялась. Но дар речи к ней ещё не вернулся. Да и нужен ли он был сейчас? Она сделала шаг вперёд и, зажмурившись, обхватила руками клетчатое кашне, прижалась щекой к светлым волосам. Потом, чуть отступив назад, внимательно посмотрела в серые, улыбающиеся глаза.
– Привет… Но… как ты узнал, что я здесь?
– Разведка работает отлично, – рассмеялся Костя. Снова поднял плечи и встряхнулся, как воробей. – Может быть, ты меня всё-таки пустишь в дом? Или мне на вокзал вернуться, пока там бездомные все скамейки не заняли?
Вероника тоже засмеялась, стянула с лавки увесистый рюкзак и поднялась с ним по ступенькам крыльца. Парень, чуть помедлив, последовал за ней, отобрал у неё свою ношу, и тяжёлая, украшенная чугунными завитушками дверь подъезда закрылась за ними обоими.
– Но всё-таки ты мне объясни, я не понимаю. Вот пишет композитор какую-то вещь, ну, например, симфонию, или концерт…Он ведь имеет в виду какую-то мысль, какую-то идею, так?
– Угу… – Костя прихлёбывал горячий чай из большой кружки, жмурясь от удовольствия, от растекавшегося по всему телу тепла.
– Ну, так вот.. Он сам где-то указывает: эта вещь о том-то и том-то, или уже потом, из самой музыки извлекают смысл – слушатели, или там музыковеды, критики?
– Гм, я как-то и не задумывался об этом… Ну, вот смотри, есть программные произведения – там уже из названия понятно, о чём речь. Например, сюита «Пер Гюнт» у Грига, или вот хотя бы «Картинки с выставки» Мусоргского. А если брать симфонии… Хм… Музыковеды изучают жизнь композитора – что с ним происходило в такой-то период, кого любил, на ком женился или не женился…что он вообще мог выразить в это время. Вот, у Чайковского – шестая симфония, она у него последняя, написал, и, по-моему, сразу умер. Так её играешь, и душа просто на части рвётся…
– Да, шестую я слышала… Марыся, что тебе нужно? Ты ведь уже поела…
– Пришла послушать лекцию о музыке. Можно её погладить?
– Да, осторожнее только, она кусается иногда.
–…А вообще, есть ведь разные музыкальные направления – ну, например, барокко или романтизм, да?…Там разные требования к исполнению. Вот, скажем Моцарт. Моцарта следует играть очень легко, вот так – пам-пам-пам! Ну, и вообще, композитор сам указывает в нотах, как играть.
– Но подожди, это форма, а…
– Нет, не форма! Вот, указывает, presto или andante, там… Ну и каждый музыкант ещё привносит что-то своё, по-своему исполняет.
– Но Костя, я всё же не согласна. В любом произведении – хоть в картине, хоть в тексте, хоть в музыкальной пьесе – есть форма и есть содержание. Содержание – это «о чём» – мысль, идея, смысл, а форма – это «как», какими средствами это содержание передаётся… И вот все эти ваши presto и allegro assai и тому подобное – это именно «как»…
