– Ох. Константин Олегович, дорогой вы наш человек. Я что-то не признал с утра. Похмелье-с.
– Что?..
– Ох… Что это я? Подземелье, говорю! Жена в подпол отправила. Новый год ведь. Огурцы соленые, грибочки, все такое прочее.
– Какие сводки за вчера? – сразу к делу.
– Да все хорошо было… вроде, – хохочет.
Я покашливаю намеренно долго, чтобы пришел в себя там в подземелье и включил атрофированный алкоголем мозг.
Есть у меня еще одна такая… С «подземелья».
– Ох, простите. Значит, вчерашние сутки прошли спокойно. Убийств, бог миловал, нуль. Драк, не дай бог, увечий – нуль. Кража вот одна, ешкин-матрешкин.
– Что за кража? Почему не доложили?
– Да там ничего особенного. Состав железнодорожный, значит-с, украли… Восемь вагонов и тягач.
– Груженые?
– Пустые.
– И это ничего особенного? – нервно барабаню по столу, чувствуя, как внутри одна за одной лампочки зажигаются и сирены подвывать начинают.
Это ведь мой шанс!..
Пиздец. Вот тебе и Новый год. Внутри все горит от нетерпения.
– Разбираемся, – виновато выдает.
– Прокуратура выезжала? Ущерб оценили? Я сейчас кофе выпью и тоже на станции буду, – закидываю его вопросами и через воротник футболки достаю градусник.
Тридцать девять и два.
Черт тебя дери, Костя. У тебя тут такое случилось!..
Надо бы оперативно расследовать. Может, даже от губера благодарность прилетит, тогда и Нижний Новгород ближе.
– Прокуратура… нет, не выезжала… И ущерб… А станция… – начальник отделения полиции начинает дико ржать. – Константин Олегович, вы не так поняли. Состав у пацаненка Ритки Яцко украли. В детском саду. Она ему на Новый год железную дорогу подарила, малец ее в садик тайком утащил. Там-то преступление и произошло.
– Преступление? – сквозь зубы переспрашиваю.
– Она заявление написала. Мы выехали, но даже допрос не проведешь. Воспитатель ничего не видела, а у них там группа логопедическая. Дети рассказать внятно ничего не смогли. Мы с Горбатым их показания весь вечер расшифровывали.
– Завтра в десять утра со сводкой, не опаздывайте! – предупреждаю и уже убираю телефон, но слышу:
– Гондон московский!
– Что? – усмехаюсь чуть агрессивно.
В трубке жуткий треск и нервное дыхание.
– Э… Э… Батон, говорю, «Московский». Жена попросила купить на бутерброды со шпротами, а я забыл, дурья башка. Константин Олегович, с наступающим!
Убрав телефон, достаю из шкафа тарелки и раскладываю завтрак. Следом наливаю черный чай. Осматриваю темную гостиную чуть поплывшим от жара взглядом.
С лестницы доносятся шаги. Легкие и короткие, больше похожие на топоток.
Ника появляется в дверном проеме. Худая, маленькая.
Мы с ней примерно как конь и белка. Вернее, старый конь и молодая, активная белка. Сколько ей? Лет двадцать, наверное?..
Чувство вины дребезжит где-то на подкорке, но я запихиваю в себя кусок яичницы и проталкиваю его, не жуя, подальше.
– Я… вот, – опускает она глаза, показывая на футболку, которая ей до середины бедра. – Позаимствовала у вас. В шкафу.
– Переживу, – киваю, указывая на место напротив. – Садись, ешь и уезжай.
– А вы гостеприимный!.. – смущенно смеется она и озирается по сторонам.
Замирает как вкопанная и пятится назад.
– Боже. А-а-а… Мамочки…
– Что? – наблюдаю за ней внимательно.
Когда девчонка передвигает ноги, футболка задирается.
– Это кто? – чуть истерично спрашивает.
– Альберт.
– Альберт? – Ника возмущенно машет руками и тут же их прячет за спину. – Сова Альберт. В доме? Вы серьезно, блин?
