Выспросив у Людмилы Геннадьевны разрешение позвонить родителям, Лёлька долго собиралась с силами, чтобы голос её звучал бодро и весело.
– Мамуль, привет! Прости, долго не звонила, всё некогда было. Как у вас дела, как папа?
Ничего не укроется от материнского сердца… И несмотря на всю Лёлькину весёлость, Наталья Сергеевна прервала свой рассказ и спросила:
– Доченька, у вас всё хорошо?
– Мам… ты только не волнуйся, но у нас не получается в отпуск приехать. Володю направляют в поход, и мы решили отложить отпуска, немного позже приедем, ближе к весне. Хочется вместе поехать, да и у нас сейчас много работы, у меня дежурства…
– Ой, я уж думала случилось что. Ну, бывает, ты не огорчайся так из-за отпуска, моя хорошая! Побереги там себя.
Лёлька сослалась на занятость и усталость, положила трубку и потёрла руками лицо… Не думала она, что когда-то ей придётся врать родителям и что-то от них скрывать! Да, в жизни всё не так однозначно, иногда хорошее и плохое как-то странно меняются местами…
Вернулась домой Лёлька на больничной Ключевской «буханке», с несменным Григорием Векшиным за рулём. Мужчина с плохо скрываемой жалостью и сочувствием поглядывал на свою бледную пассажирку.
– Давай-кась, закутаю тебя потеплее, морозно нынче, – Григорий обернул Лёльку в огромный овчинный тулуп, – Аннушка дала дедов кожух, глянь как холодно, печка машину не прогревает в такой мороз. Ишь, как вскрепчал, небось все сорок, а то и больше будет. Вот, сейчас и поедем.
Утонувшая в тёплом кучерявом тулупе Лёлька спрятала в рукава подзябшие свои руки и уставилась в затянутое морозным узором стекло машины. Мимо плыл укутанный в снежные шали еловый лес, почему-то сейчас показавшийся Лёльке каким-то мрачным. Она вполуха слушала, как Григорий рассказывает ей про то, что скоро приедут дочки на каникулы, и что Аня затеяла небольшой ремонт, но приболела и не смогла сама поехать в райцентр, встретить Лёлю, а заодно купить кое-что для ремонта.
– Вот, список мне дала. Я всё купил, что написала! Всё нашёл! – с гордостью заявил Григорий, явно довольный своей находчивостью и предвкушавший похвалы.
– Аня обрадуется, – поддержала его Лёлька, – В нашем-то хозмаге не всё можно найти.
– Ты поди голодная? – спохватился Григорий, – Вон, в сумке доставай, Анюта пирожков тебе послала, с печёнкой, сказала – полезно… Знаю я, что за еда в больнице, сейчас дома-то быстро оправишься! Дома и стены помогают! Молоко там, в термосе, пей. Доктор сказала, что тебя нужно корить хорошо, чтобы ты выздоравливала!
Так тепло стало Лёльке… и от тулупа, пахнущего овчиной и ёлками, от Аниных пирожков и заботливого взгляда Григория, что слёзы вдруг ручьём хлынули из глаз, она никак не могла прожевать откушенный кусочек пирожка, плакала и пыталась его проглотить.
– Дочка, ты чего? А? Ну, всё, всё! – Григорий остановил машину, взял холодную Лёлькину руку в свою широкую натруженную ладонь, горячую и жёсткую, – Вот придумала плакать… ну, может и хорошо… ты поплачь, авось и легче станет! А вот я тебе расскажу – я теб понимаю… у нас ведь с Анютой тоже не двое деток-то… а трое было бы! Мальчишечко наш… месяца ещё не было, а вот ведь как – Бог и прибрал. А ничего, жизнь-то она такая! У тебя всё впереди ещё, утри-ка слёзы, дочка!
Лёлька послушно вытерла мокрые щёки и во все глаза смотрела на Григория. А она и не знала, что добрая и улыбчивая Анюта пережила в жизни такое страшное горе… Григорий потёр свои озябшие руки, снова завёл машину и они двинулись в путь.
