– Маменька, идите спать, идите.
Женщина пошла к себе, недовольно ворча под нос что-то по поводу бессонницы, а тут еще ночные гости. Ульяна кивком головы показала Никите на калитку.
Наспех подставленный, дабы дотянуться до окна избы, деревянный бочонок, под ногами кузнеца, не выдержав его веса, треснул и развалился.
– Чтоб тебя! – успел произнести тяжеловес и свалился в сугроб.
Ульяна, набросив полушубок и накинув платок, вышла на крыльцо. Было морозно.
Спешно добравшись до калитки, Ульяна вполголоса позвала возлюбленного:
– Никитушка!
В проеме калитки, прихрамывая на одну ногу, чертыхаясь, появился весь в снегу кузнец. Девушка, увидев его, хихикнула, прикрывая платком рот. Затем поманила рукой в дом.
Жарый на ходу отряхнулся как мог, вошел в сени, и как-то неловко обнял девушку, боясь застудить ее набранным в сугробе снегом.
– Душа моя… – почти шепотом произнес он, – ты прости меня.
– Нет, Никитушка, то ты меня прости. Дура я, наговорила тебе глупостей.
– Ульяна… – Никита заглянул многозначительно в ее глаза, сделал паузу и вдруг неожиданно произнес: – Я за тобою. Сбирайся.
У девушки от удивления округлились глаза, сперло дыхание.
– Постой… Как сбирайся? Куда?
– У нас мало времени. Я все дорогой объясню.
Ульяна посмотрела пристально на кузнеца, пытаясь понять, шутит ли. Заметила, что он немного волнуется.
– Никитушка, об чем ты? – с натянутой улыбкой забеспокоилась Ульяна.
– Не пытай меня, милая. Сбирайся, – Никита говорил серьезно.
Улыбка с лица девушки стала исчезать. Она была в замешательстве.
– Я… не могу, – ответила она.
– Что так? – не понимал Никита.
– Да что случилось-то? Толком можешь сказать? – Ульяна начинала тревожиться сильнее.
– Нынче в харчевне у Потапыча… государева человека я повстречал. Зовет меня на службу государеву, в Питербурх. Мы поедем туда вместе. Там поженимся. Я пойду на службу, а ты будешь подле меня, станешь солдаткой… Так возможно. Тот человек, что в харчевне, обещал подсобить.
Ульяна широко открытыми глазами ласково смотрела на мужественное лицо Никиты, освещенное тусклым светом свечи, и нежно гладила его по щетинистой щеке.
– Никитушка, ты с ума сошел, какой Питербурх? А как же маменька? Я не могу ее оставить.
Никита поворочал головой… и решительно заявил:
– Тогда и я никуда не поеду.
– Что ты, милый? Поезжай, слышишь, поезжай… подальше от сих мест, коли случилась такая возможность. Да и мне спокойнее будет, – умоляла Ульяна. – Боязно мне за тебя… Привольские тебя в покое не оставят.
– Эй!.. – нахмурившись, Никита вдруг отпрянул от девушки. – Да ты никак думаешь, смалодушничал я, Матвея али отца его испужался?
– Нет, милый, нет, – уверенно ответила девушка, – я так не думаю. Это Матвей боится. И он не успокоится, покуда не изведет тебя. Меня это больше всего и пугает. Ты люб мне и дорог… И помни, я твоя навеки вечные.
– Ежели он тронет тебя… я ворочусь и удавлю его, – нахмурив брови, твердо заявил кузнец, – энтими вот руками.
– Мнится мне, про то ему ведомо, – улыбаясь, спокойно ответила девушка. – И посему тронуть меня не посмеет, побоится.
Жарый недовольно мотнул головой, осознавая, что ему придется оставить свою возлюбленную, пусть даже на время.
– Нет, без тебя я не поеду! – вырвалось у Никиты.
– Тише… – прервала его Ульяна, нежно прикрыв своей маленькой ладонью губы возлюбленного. – Ничего не говори. Поезжай… А я буду ждать тебя… Ты же за мною воротишься?
