– Вашбродь, для полка морского рекрутов самолично отбирать будешь?
– А как иначе, – уверенно ответил Минский, – ежели сам государь руку приложил к учинению полка сего, то и отбирать их тутось полагается мне, да по всей форме… Мне велено всего-то шесть душ набрать, остальных в пехоту на упалые места.
* * *
По окончании нехитрой утренней трапезы, вынужденно предоставленной барином Обрамцовым непрошенным гостям – отводчикам, в просторной комнате господского дома их вниманию были представлены два десятка молодых мужчин, раздетых донага. Каково же было удивление Минского, когда он увидел, что рост большей части деревенских юношей немногим превышал два аршина с небольшим. Поручик беглым взглядом окинул кандидатов в рекруты, поморщился, недовольно покосился на сидящих в стороне барина и приказчика. В их глазах увидел ухмылку. После чего вновь посмотрел на представленных юношей.
– И кто из сих молодцев годится в полк морской? – в растерянности произнес Минский. Оба его солдата пожимали плечами.
– Иные имеются? – спросил поручик, бросив взгляд на Силантия.
Приказчик покрутил седой головой и, разводя длиннющими руками в стороны, добавил:
– Иных нет, господин служивый. Таков мирской приговор.
Поручик тяжело вздохнул и, недовольно причмокивая губами, позвал солдата, что помоложе:
– Ивашкин, тащи ростомер, обмерять будем… (И – обнаженным юношам:) – Подходи по одному.
К Минскому подошел первый кандидат в рекруты, прикрывая руками причинное место.
– Чего закрываешься-то? Не девка, чай, – сурово произнес поручик.
К спине подошедшего Ивашкин приложил доску в три аршина, обитую жестью, с нанесенными делениями. Затем, приложив к темени линейку, произнес:
– Тридцать семь вершков.
Старый солдат Клюев сидел за столом и старательно записывал данные на бумаге.
– Сколь годков? – спросил юношу поручик.
– Двадцать, – покраснев, еле слышно процедил тот.
Клюев, продолжая писать, обратил внимание на барина, которому явно не нравилось все происходящее. Он сидел молча, насупившись, что-то бубнил себе под нос. Даже его кудрявая борода своим торчащим видом выказывала недовольство.
– Никита Саватеич, не серчай, указ есть указ… И еще, барин… каждому рекруту дулжно иметь при себе одежу, обувь и провиант. Окромя сего… на прогоны с тебя полтора рубля на душу да лошадей с санями.
– Лошадей?.. – У Обрамцова закатились глаза кверху от еще большего недовольства. – Лошадей не дам. Пущай пешком идут.
– Ты что ж, Никита Саватеич, хочешь, чтобы они по дороге померли?.. Нет, сего позволить нам не можно. До места мы их доставим, а после… возвернешь ты себе и сани, и лошадей своих.
– Да вы… – пытался он что-то возразить.
– Барин, – оборвал его Клюев, – не гневи поручика. Он человек бывалый, флотский. Другой раз могу его и не сдержать. Озаботься о сказанном, сделай милость.
Обрамцов перевел недовольный взгляд на поручика, который был занят рекрутами. Ворча, помянул его неласково по матушке и после утих.
– Годен! – давал заключение Минский. – Следующий!.. Имя? Сколь годков? Ох… Шибко хилый! В сторону! Следующий!.. Сие что за бельмо на глазу?
– Он слеп на левый глаз, – пояснил барин, – вам такой ни к чему.
– А правым глазом видит? – уточнил поручик, разглядывая крепкие руки и плечи юноши.
– Видит, – буркнул Обрамцов.
– Видит. Эт хорошо. Важно, чтоб прицелиться ружьем мог. Здоров! В гарнизонный полк его запишут. Следующий!
