Во-вторых, Изольда гораздо проворнее чёрного рыцаря. Она легко уклонялась от смертоносного меча, и на каждый выпад успевала ответить двумя.
И, наконец, сама шпага демонстрировала какие-то непонятные свойства. По логике, тонкий клинок должен просто-напросто сломаться от столкновения с тяжёлым рыцарским мечом. Или, как минимум, отлетать, как пушинка. Однако Изольда непринуждённо парировала удары нечистого, словно тот сражался простым прутиком.
Итак, противники ожесточённо обменивались выпадами. Со свистом рассекали воздух клинки, звенела сталь, сдавленно матерился лукавый. Что касается московской девы, то она дралась молча. В правой руке шпага, в левой крестик и – презрительная улыбка на дивных устах, судя по всему, чрезвычайно бесившая противника.
Постепенно рыцарь начал теснить Изольду. Отступая, она упёрлась… скажем так, спиной… в массивный карточный стол. Я в ужасе закрыл глаза. И вовремя! Потому что московская дева, которой некуда было отступать, высоко подняла руку с крестиком, и её платье вдруг засияло с утроенной силой.
Ослеплённый рыцарь невольно сделал шаг назад.
– Опустите мне веки! – прохрипел он, тяжело дыша. – Невозможно работать!
И сотворил подлость.
Повинуясь жесту нечистого, карточный стол неожиданно присел на дубовых ножках и ударил бортиком начальницу под коленки, да ещё поддел вверх. Не успев опомниться, Изольда упала спиной на зелёное сукно. Над ней мигом навис чёрный рыцарь с поднятым мечом.
– Финита!. – гаркнул он и рубанул со всего размаха.
Вопли чучела, Саши, Ваньки и мой слились в один протяжный стон. Изольда!.
К счастью, стонали мы напрасно. Непостижимым образом начальница успела откатиться в сторону, и меч рыцаря всего лишь разрубил предательский стол. С укоризненным треском тот развалился пополам. А Изольда, не выпустившая шпагу из рук, вскочила на ноги и в стремительном выпаде пронзила чёрного рыцаря насквозь.
(Я уже упоминал непонятные свойства клинка. Вот и теперь он пробил доспехи с лёгкостью необыкновенной, словно спица проткнула кусок масла. Умели делать в старые времена. Хотя, скорее всего, хитрость тут не только в мастерстве оружейника…)
Рыцарь пошатнулся и выронил меч. Развивая успех, Изольда вырвала шпагу из ослабевшего тела и одним ударом обрубила рога на шлеме. Шлем свалился, обнажив черноволосую голову с небольшими рожками (естественными) и уродливое бородатое лицо, искривлённое недоумением.
– Больно… – пожаловался нечистый, прижимая одну руку к животу, а другой хватаясь за голову.
И звонко рухнул на линолеум.
Изольда мгновенно приставила шпагу к горлу и положила на грудь крестик.
– Теперь не вырвешься, – сказала она ровным голосом, словно и не было бешеной схватки. – Допрыгался, Мефистофель! Последнее желание будет, нет?
– Ага, щас! – огрызнулся нечистый, мутно глядя на московскую деву. – А то ты не знаешь, что я бессмертный…
– Знаю, – спокойно согласилась Малюткина. – Убить я тебя не могу. А вот помучить очень даже… Рога поотшибаю, к примеру. Или голову отсеку. Или позвоню в церковь, и через десять минут отец Михаил примчится со святой водой… Тебе что больше нравится? И на женскую жалость не рассчитывай. Я с тобой ещё за семнадцатый год не рассчиталась! Да что я – Россия…
Судя по ожесточённому выражению лица, Изольда вовсе не шутила. Рыцарь задёргался под шпагой.
– Ну, ладно, ну, чего там… – слабо произнёс он. – Твоя взяла. Проси, чего хочешь, и закончим. Мне ещё, между прочим, лечиться надо. Ведь всё нутро продырявила. – Он скосил глаза на прижатый к горлу клинок и с отвращением добавил: – Вот тебе и игрушка! Штучки, понимаешь, покойного Скурата, папашки твоего… Ну, проси!
