В другой ситуации прелесть перепетуевской природы не оставила бы меня равнодушным. Умилился бы я, упал в траву, нашёл на небе ковш Большой Медведицы, и сладко возмечтал о Танечке Фроловой из отдела кадров… Но до того ли сейчас? Мы с Сашей Кирилловым, затянутые в камуфляж, по-пластунски следовали за Шлагбаммом. В очках-биноклях ночного видения, полученных под расписку в административно-хозяйственном отделе, силуэт фигуранта рисовался в серо-зелёных тонах и был хорошо заметен. Шансов скрыться от нас у него не имелось. Не подозревая о слежке, он и не пытался.
Несмотря на темноту, Шлагбамм уверенно шагал по лесной тропинке, хрустя валежником, и лишь время от времени подсвечивал себе фонариком под ноги. Спустя четверть часа я вдруг с изумлением начал догадываться, куда лежит его путь. А ещё через десять минут, когда Арнольд Иванович вышел на небольшую полянку, догадка подтвердилась.
Посреди поляны стояла чёрная покосившаяся изба, освещённая синеватым лунным светом.
Покажите мне в Перепетуеве хотя бы одного человека, который не знал этой избы! И уж точно не нашёлся бы смельчак, рискнувший приблизиться к ней ночной порою. Слишком темной была легенда, связанная с этим местом.
Перепетуевские старожилы рассказывали, что лет сто с лишним назад здесь поселился какой-то старообрядец. Откуда пришёл, – неведомо, почему местный помещик-самодур дал построиться в своих угодьях, – непонятно… Ладно. Старообрядец поставил избу и стал жить. Кормился охотой, рыбалкой, ягодно-грибным промыслом. Но главное – большой был знаток лекарственных трав, которые собирал по всему лесу…
Это теперь Перепетуев – маленький город, а раньше это была большая деревня. И хотя старообрядец с деревенскими не очень-то знался, они сами протоптали к нему дорожку. Земской больнице и вечно пьяному доктору доверяли слабо, а снадобья травника помогали почти от любой хвори. К лесному аптекарю мало-помалу привыкли, хотя относились не без опаски. Возможно потому, что вид у него был разбойничий: ростом под притолоку, в плечах косая сажень, чёрная с проседью бородища в полгруди. И жена под стать – худая, высокая, с недобрым прищуром ярко-зелёных глаз. Что касается четверых сыновей-погодков, то маленькие оборванцы и вовсе держали в страхе всю окрестную детвору.
И стали замечать перепетуевские мужики и бабы связанные с травником-старообрядцем странности. Стоило кому-нибудь его самого или домочадцев обидеть, как через короткое время с обидчиком случалась какая-нибудь напасть. Вот, к примеру, недоплатил Демид Селедкин за мизим-траву, а спустя неделю ногу сломал. Или, скажем, поругалась жена травника в деревенской лавке с Хавроньей Дулиной, и та – глядь! – через несколько дней начала стремительно лысеть… И всё в этом духе. А уж когда помещик-самодур, потребовавший со старообрядца оброк, дотла проигрался в уездном городе и почти застрелился (к счастью, промазал), перепетуевцы окончательно поняли: дело нечисто. И гурьбой повалили вглубь дубравы, к избе старообрядца, – выселять…
Да не тут-то было! Зевая и почёсываясь, травник вышел на крыльцо. Из-за плеча кошачьим взглядом зыркала жена-оглобля. Детишки-оторвы строили перепетуевцам глумливые рожи. Травник недобро уставился на толпу. Сдвинул косматые брови. «Ну, вы чаво, мужики?» – громовым голосом спросил он. «Чаво, чаво… Вали отседова, колдовская морда! Вали, откуда пришёл! А то отлинчуем на раз!» – загудела толпа. Травник сделал непристойный жест, проклял Перепетуев и граждан его до десятого колена, с чем и заперся в избе со всем семейством. Оскорблённые перепетуевцы кинулись на штурм…
