– Подождите, давайте я вам вновь помогу! – а вдруг этот один глаз еще и косой?..
– Ой, нет-нет, не беспокойтесь, теперь уж я сама! Счастливо! – Женя выдохнул, ему, по правде говоря, совсем и не хотелось вставать, рискуя потерять свое обдуваемое ветром уютное местечко подле открытого окна.
Оставшись на месте, он наблюдал, как его новая бывшая знакомая суетливо пробивается к выходу, когда объявили Тимирязевскую. Ее коренастая фигура и неловкие движения вновь напомнили ему о жене. Он рад был распрощаться с незнакомой дамой и поспешно раскрыть книгу, надеть очки и опустить взгляд (чтобы точно никто не увидел, что у него, на самом деле, всего лишь один глаз). Перечитывая вновь и вновь один и тот же абзац, не вникая даже в его смысл, он понял, что мысленно был далек от сюжета книги.
Вот так однажды, стоя, как сегодня, подобным образом на перроне и ожидая подачи поезда, он заметил ее; она выделялась из толпы, суетилась, то и дело приближалась к рельсам и смотрела вдаль, мол, ну где там ваш поезд, долго еще ждать? Он сразу узнал в ней не-москвичку, было в ней что-то провинциальное, фривольное, свободолюбивое. Ветер бросал густые, волнистые, непослушные, темные волосы ей прямо в лицо, и она то и дело небрежным движением с раздражением их убирала, ее неприхотливое платье и стертые туфли говорили сами за себя. Женя нарочито вошел с ней в один вагон и сел неподалеку, дабы лучше изучить ее: нервозность так и не исчезла, будто она куда-то отчаянно не поспевала. Он не оставил без внимания тот факт, что его тайная визави бросила на контролера – который смахивал на сторожевого пса – неприязненный взгляд, и будто бы и он вовсе не обрадовался, завидев девушку и пристально изучив ее билет:
– До Долгопрудного, говорите?
– Да! – звонко ответила она, будто приняла вызов.
Женя не преминул заметить, что ближе к Долгопрудному девушка встала и поспешила перейти в другой вагон. Женя, последовав за ней, получил в ответ оценивающий взгляд, наполненный презрением и отвращением, будто она тщетно пыталась прожечь весь его московско-щегольский ансамбль – кепку, футболку, джинсы и кеды. Найдя свободное место, она забилась на сиденье возле окна, а Женя остался стоять неподалеку. Каким-то чудом кондуктор все же умудрился отыскать ее на подъезде к Долгопрудному и попросил выйти – как ожидаемо, промелькнуло у Жени!
– Я никуда не пойду! – огрызнулась девушка.
– Выходите немедленно, или я вызову полицию! – для кондуктора этот вопрос явно стал делом чести.
Стычка привлекала внимание остальных пассажиров, и одна женщина, встав с места, крикнула кондуктору:
– Пусть выходит! Взяли манеру зайцем ездить!
– Подождите, – вмешался Женя. – Вот, возьмите мой билет, – протянул он руку кондуктору, – я выйду, оставьте ее!
– Нет, пусть она выходит! – уже почти кричал кондуктор. Женщина и тут поддержала работника ж/д:
– Пусть она выходит! Она пусть выходит! На-хал-ка какая!
Женя оставил ее тезисы без внимания и по-прежнему держал перед кондуктором протянутую руку:
– Возьмите мой, вам что с того? – спокойно, но твердо говорил он.
Кондуктор, казалось, напрочь игнорировал Женю, в упор глядя на девушку, она – лицо покрылось красными пятнами, тело знобит, будто в лихорадке – исподлобья отвечала ему злым взглядом. Женя тогда тут же понял, этот взгляд был адресован не просто кондуктору, нет, этим взглядом она бросала вызов всей прогнившей системе, всему казенному советскому китчу – дачи, костры, бардовские песни, первое мая, всем трудящимся протяжное разливающееся ураааааааааааа! Открылись двери, и она вышла под улюлюканье все той же женщины, а Женя в течение секунды судорожно обдумывал, что ему важнее: погнаться за этой
