Неожиданно шатавшийся парень подошел к нам. И размашисто ударил знакомого Сергея по лицу, так что тот упал на пол. В кафе воцарилась тяжелая тишина.
Я был уверен, что Сергей заступится за своего опешившего приятеля, но он молчал.
– У тебя руки грязные, – объяснил свой поступок парень. – Нельзя за столом с такими руками сидеть. Иди, вымой руки в туалете.
Приятель Сергея покорно кивнул, поднялся и пошел мыть руки.
Настроение у меня от таких событий не улучшилось. Все же, мы вновь вернулись к разговору и выпивке – «шатун» ушел на улицу – но сидели уже не так ладно.
И тут вернулся «шатун». Я старался не обращать внимания на него, но он сам сделал все возможное для этого – когда я забыл о нем, подошел ко мне откуда-то сзади и, внезапно выскочив, ударил в лицо.
Это был удар несильный, просто обозначающий.
Я, не вставая, быстро ударил его снизу вверх в подбородок. Его тело сделало несколько шагов назад и застыло в недоумении. Я схватил стул и, с бранными словами, занес его над ним.
– Стой! Стой! – закричали очнувшиеся охранники, с опаской бросаясь между мною и ним. – Стой, не бей! Все нормально! Федя, все нормально?!
Они стали успокаивать «шатуна», которому кто-то при рождении дал кличку «Федя», а затем вывели его на улицу.
Я сел и залпом допил водку, пользуясь своим правом сильного.
Девушки, особенно Лида, смотрели на меня восхищенно.
– Мы от тебя такого не ожидали, – сказала она, глядя на меня широко открытыми глазами, Тоня при этом загадочно улыбнулась и положила ладонь на мою руку.
Я вдруг почувствовал разочарование, скуку и желание оставить их всех. К тому же, водки было больше не купить, да и смысла в этом не было.
Я еще оставался вместе со всеми полчаса. Один раз перекрестился, вспомнив о Боге. Тут же ко мне подошел «шатун» и спросил – ты верующий? Да, ответил я. Он подумал и отошел.
Я вышел покурить. Рядом встали курить Сергей и «шатун», который говорил ему, что уважает его. Я докурил, щелчком выкинул окурок и, не прощаясь, пошел в сторону станции метро, которая оказалась закрытой. Тогда я спустился вниз, железнодорожным путям, собираясь пойти к Мише-художнику – всего-то пройти в низину, а потом минут двадцать по дороге. Но передумал.
И просто лег на землю, чувствуя, что устал. Земля была сырой, мягкой и гостеприимной. Ночь, если и была прохладной, то, благодаря алкоголю, казалась приемлемо-теплой.
Я сразу заснул, но вскоре проснулся от какого-то шума. Из туманной низины раздавался топот и цоканье. Я понял, что уже раннее утро и из конноспортивного комплекса, который, наверное, был недалеко, ведут коней – скорее всего, на водопой. Я встал и застыл от удивления…. Никогда еще не видел такого зрелища. Из тумана вышли белые кони, они были оседланы, ими управляли разноцветные молчаливые всадники. Вот они перешли железнодорожное полотно, приближаясь ко мне. Один из них в бурке и с шашкой в руке, но без головы, теперь я понял, что это писатель Малеев, подъехал ко мне совсем близко и, наклонившись, утробно прорычал:
– Верни мою голову!
Я инстинктивно замахал руками… и тут же проснулся по-настоящему.
Я лежал недалеко от путей. За ночь выпал снег, покрывший белым саваном все вокруг, кроме редких луж, черневших как входные отверстия в иной мир. Я встал, и отряхнулся, почувствовав, как сильно продрог, поежился и сунул руки в карманы. В одном из них было что-то маленькое. Я вытащил из кармана голову казака. Ту самую, что приклеивал. Повертев немного в руках, я без сожаления выбросил ее в лужу.
