Всё. Помер движок. Отправился он в мир иной. К своим собратьям подался, вот так же… сиюминутно… погибшим на поле брани и не выдержавшим испытания.
Водитель, ругаясь отчаянно и чертыхаясь громко по всех падежах и склонениях, посылая пассажиров, так ему надоевших, на какие-то три оглобли и ещё куда-то, пытался реанимировать друга своего лепшего, вытащить его с того света, дать ему возможность ещё пожить чуток… до следующего капитального ремонта… старался завести вдруг замолчавший мотор. Он и словом, и делом принялся колдовать и святотатствовать над двигателем и другими агрегатами, не переставая озвучивать крепкие сальные словечки.
Шофёр был в глубоком отчаянии, он принимал все меры, чтобы как можно быстрее исправить неожиданную и непредвиденную техническую поломку и всё же продолжить плановое движение к намеченной цели, к месту стоянки самолёта: он и ключ старательно поворачивал в замочной скважине до отказа и задерживал его в таком положении, чтобы стартер подольше крутился, и ногой на педаль газа со всей прыти давил, чтобы бензин струёй тёк, а не капал как дождик редкий в камеру сгорания, и заклинания магические шептал, и морду свою небритую и немытую корчил: то умилённо и просяще, то злобно и требовательно, то гневно и с руганью, с крепкими словцами… жуткими и откровенными.
Но… ничего не получалось; мотор не заводился, не хотел, противился он.
«Вжик-вжик-вжик…» – а в продолжение крепкие специфические шофёрские словечки на разные технические и житейские темы, в том числе бытовые семейные и общеизвестные… более-менее культурные.
Меж тех словечек, более или менее культурных и всему миру известных, иной раз проскакивали острые фразы интимно-сексуального характера, которые не всем приятно было слушать, а детям и подавно. Детишкам вообще вредно такое слушать. Запрещено.
Малопонятные и общеизвестные ругательные словечки витали в воздухе. Уши людям кололи те острые фразы.
Кто-то слушал и терпел. Кто-то молчал. Кто-то роптал.
И ропот потихоньку нарастал. Одни просыпались. Другие очухивались.
Спокойная и чересчур хладнокровная доселе дежурная и та взорвалась.
Как бомба атомная, как заряд ядерный огромным зловещим грибом она затмила собою весь окружающий белый свет.
Баба резко вскочила со своего сиденья, заученными движениями поправила прилипшее к телу в разных местах влажное от солёного пота платье, особое внимание уделяя сморщенной и съехавшей в сторону ткани в районе чудной, пышной, вздыбленной, вызывающе и очень даже аппетитно вывалившейся из глубокого выреза груди.
Затем эта женщина, никого нисколько не стесняясь, расправила сзади задравшуюся вверх юбку и оголившую ладные, сдобные, ядрёные ягодицы, буквально выдернув подол той предательской юбки рукой из интимной человеческой складки ниже талии.
Чуток отдышавшись и набравшись новых сил, она пухлой ладошкой вытерла пот с раскрасневшегося лица и выплеснула в адрес автобусного мотора кучу непотребных слов, а затем стала всячески обзывать водителя. Она громко верещала, что у этого непутёвого шоферюги глаз нет, а только дыры вместо них, а руки вовсе как кривые крюки. И ещё массу весьма непечатных и нелестных выражений прибавила к этому.
Потная и лохматая дежурная тётка, забыв о своём служебном долге, согласно которому она, как штатная работница, должна поддерживать порядок в автобусе и обязана следить за пассажирами, чтобы им удобно и хорошо было в салоне автобуса, далее стала с новой силой и с новым напором бушевать, бесноваться, безумствовать и обзываться.
