Сегодня среди полок я вижу Лиду. Она сжимает в руках томик Цветаевой. Глупая, глупая Лида! Зачем ей Адам? Но Адам стоит рядом, он любит Лиду. И Адаму двадцать лет, и Лиде двадцать лет, они поженятся, у них будут дети, внуки, и правнуки. И Лида не понимает, что если я уеду в Москву, то никто в Южном Городе не поговорит с ней о Пятигорском, Бердяеве и Розанове. Я смотрю на Лиду, и, мне кажется, что если бы я имел силы, или мужество, или просто любовь к Лиде, то подошел бы к Лиде, обнял ее и увез куда-нибудь, но я лечу в Москву.
Я стою в очереди на посадку в самолет. Зачем я встал в очередь на посадку в 14:40, хотя на посадочном талоне стоит время посадки 15:15, я не знаю. Все встали, и я встал. Сейчас мне хочется сесть, но жалко. Вдруг уйдет очередь, пока я буду сидеть. Но я все-таки сел. К черту очередь. За мной села и рыжая девушка. Говорит, если бы я не сел, то она бы продолжала стоять. У нее желтые глаза, кудряшки и красные загорелые руки. Мы вместе летим в Москву. Девушка держит в руках журнал «Колыбель автотранспорта». Представил ее за рулем «майбаха».
Получилось красиво. Черный «майбах» и рыжая девушка с кудряшками. Но мы летим в синем самолете, а не едем в черном «майбахе».
«Волков Алексей, Волков Алексей, вылетающий в Петропавловск-Камчатский, куда вы пропали, мы ждем вас, мы ищем вас», – шепчет радио в аэропорте. Я вырос на Камчатке. Я сижу и думаю: «Может, это я Волков Алексей, и мне вместо Москвы надо лететь в детство в Петропавловск-Камчатский». К вулканам, к гейзерам, к красной икре, к сивучам и камчатскому крабу. Но я не Волков Алексей. Мне сорок восемь лет, и я лечу в Москву к жене, которая никак не хочет переезжать из Москвы в Южный Город, потому что боится за свою работу. Санкции, проклятые санкции. Проклятый Южный Город.
