Странные это были отношения. Почти идиотские. Взять хотя бы тот факт, что друг о друге они отзывались более чем нелестно. Как только Марина Владимировна выходила из кабинета, Гена объявлял:
– Ну вот, вышла дура.
И все в кабинете смиренно слушали, не зная, соглашаться с этим или опровергать. Гена ведь начальник как-никак. Обзовешь его бабу дурой – обидеться может. А обиженный начальник хуже гастрита.
И она о нём отзывалась в том же духе: дурак, тупой и так далее. И все снова смиренно слушали. Любовница ведь. Согласишься с ней, что Гена дурак, – кто его знает, как это аукнется.
В общем, атмосфера в кабинете была густой от намешанных в ней эмоций и невысказанных слов. Дышать трудно. Работать тоже. Все знали или догадывались о мыслях друг друга, но героически молчали. Коллективное бессознательное здесь было деформировано. Вальдимат не раз вынашивал идею об увольнении, но доносить её до положенного срока так ни разу и не смог.
Отношения между Геной и Мариной Владимировной были одной из главных причин, по которой он с радостью распрощался бы с этой работой. Когда они в первый раз начали ругаться у него на глазах, он растерялся и покраснел за обоих. Марина Владимировна могла позволить себе всё, вплоть до рукоприкладства. И Гена терпел. Однажды она разошлась настолько, что сначала вылила на него воду из графина, а потом, для пущей убедительности, швырнула горшком с алоэ. Вальдимат, присутствовавший при этом, ликовал: настоящий карнавал полудурков! Гена и Марина Владимировна долго кричали, громко, но банально матерились, обзывая другу друга какими-то полудетскими прозвищами. Должно быть, в коридоре люди слушали, пуская слюни от удовольствия: событие всё ж таки. Гена и в этот раз ничего не сделал. Видимо, единственное, что мог сделать в этой жизни, он уже сделал – появился на свет. Остальную часть его биографии должны были формировать окружающие люди и силы природы.
Это была одна из главных загадок бытия, которую Вальдимат не мог разгадать. Почему Гена всё терпит? Почему не уволит её? И почему в итоге всё забывает и прощает? Непонятно. Трижды непонятно.
Андрей Петрович тихо посмеивался над всем этим. Иногда, в пору особой радости, он даже говорил Вальдимату всё, что думает по поводу Гены и Марины Владимировны. Думал он о них пёстро. Владимир Владимирович молчал. Порой Вальдимату казалось, что этот старик достиг буддистского просветления – почти всё, что происходило в их кабинете, он встречал с застывшей маской смирения на лице. Ни особой радости, ни разочарования – только щекой чуть поведет и замрёт. Выходило, что он всё это уже видел, всё помнил и за всё уже заблаговременно поволновался. А теперь лишь созерцал их нескладное бытие.
Из всех этих сцен Вальдимат сделал единственно возможный вывод: уж если решил завести любовницу – не заводи её на работе. Позже он сделал дополнение к этому постулату: уж если завел любовницу на работе, позаботься о том, чтобы она не была круглой дурой. Пройдет ещё много времени, прежде чем он поймёт: любовница, какая бы она ни была, – это всегда отсутствие покоя.
8
Вальдимат уверенно разжёвывал свой обед, поднимаясь вверх по лестнице из слов и предложений. Уже в который раз он пытался прожечь взглядом любимую, в седьмой раз перечитываемую книгу, чтобы хотя бы в пепле оценить всё её совершенство.
В кабинете было тихо. Андрей Петрович смирно дремал, облокотившись о книги по тригонометрии и инженерному делу. Владимир Владимирович читал прессу. Гена играл на компьютере, а Марина Владимировна где-то шаталась. Обеденный перерыв. Скучная пауза. По радио кто-то что-то рассказывал, создавая эффект присутствия постороннего, не угнетённого скоротечностью перерыва человека.
