Они встретились впервые на одном из приемов, кажется, это случилось в доме профессора Гестени. Ей чрезвычайно шло имя Аврора – Утренняя звезда. Сверкающие, темно-каштановые волосы, блестящие глаза, упругая походка спортсменки, белые, подобные жемчугам зубы, открытая улыбка, буйный, фонтанирующий темперамент. Она ничем не уступала венским львицам, и ее невозможно было не заметить. Мужчины и восхищались ею, и побаивались. Женщины пытались завязать дружбу и всерьез ревновали. Аврора, младшая из дочерей старого аристократического рода, жила привольно, как хотела. Увлекалась конным спортом, живописью, автогонками. Последним и самым страстным из ее увлечений стала фотожурналистика.
Любили ли они друг друга? В этот ранний час, укрываясь от свежего ветра под боком транспортного самолета, Отто думал о своей любви к неуемной Авроре. Через несколько минут вибрирующая железная машина унесет его в неизвестность, в чужую, непознанную и непонятную страну, на театр военных действий, возможно, на смерть. А если его постигнет увечье? А если планы гитлеровских бонз пойдут прахом и победоносная война затянется? Станет ли Аврора ждать или он потеряет ее? Авроре прошедшей весной исполнилось тридцать три года, ему в начале лета стукнуло сорок пять. Они оба созрели для брака. Но в дело вмешалась война. Мысль о том, что он кладет жизнь и личное счастье на алтарь науки оказалась щекочуще-приятной. Чувство невосполнимой утраты, которое, как он слышал, посещает солдат перед отправкой на фронт, обошло его стороной…
На этом он и успокоился, засмотрелся на блеклый свет автомобильных фар. На летное поле выкатил небольшой грузовичок с опознавательными знаками особой дивизии СС. От грузовика отделились одинаковые, словно отлитые в одной форме оловянные солдатики, черные фигурки в круглых касках. Лишь одна из них отличалась от прочих формой головы.
– А вот и прибыла наша охрана, – сказал Отто Эдуарду. – Сейчас мы поимеем удовольствие свести знакомство накоротке со штурмбаннфюрером Зибелем и его подчиненными.
Лицо штурмбаннфюрера скрывала тень от козырька фуражки. Отто видел лишь заостренный кончик прямого арийского носа, злые губы и твердый, безукоризненно выбритый подбородок. Глубокие носогубные складки и дрябловатая шея выдавали возраст эсэсовца. На вид ему было не менее пятидесяти, но он был прям и подвижен, перемещался стремительно, уверенной походкой властного человека. Зибель, небрежно приложив два пальца к козырьку, отрекомендовался им по-венгерски:
– Я и есть тот самый Зибель, Герберт Зибель – ваша надежда и опора на ближайшие полгода. А может, и на более длительный срок, если на то будет воля Всевышнего!
Эдуард вытянулся во фронт и прищелкнул каблуками, салютуя.
– А! Достойнейший представитель ведомства Геббельса, – губы Зибеля изогнулись в улыбке. – Ваша братия имеет странное обыкновение пренебрегать осторожностью. Лезут всюду, знаете ли, не считаясь с обстоятельствами, а потом мы, простые рабочие лошадки войны, расхлебываем последствия неуместного мужества профанов. Держитесь крепче за вашу лейку, Генкель! Но не забывайте о наставлениях старины Зибеля!
Красноречие штурмбаннфюрера прервал штурман самолета. Он возник из сумерек, подобно призраку в летном шлеме и меховых крагах. Доложил коротко:
– К взлету готовы, господин штурмбаннфюрер! Прогноз погоды неблагоприятный. Ветер усиливается.
