— Что, нет перерыва у полевых бойцов? — крутанул он колеса инвалидного кресла и направился к дверям сбоку.
— Не предвидится. — Я поплелась я следом.
В небольшой комнате все было завалено книгами, и только стол у окна еще держал место для электрического чайника и подноса с чашками. У каждого посетителя чашка была своя.
— Ты не надумала преподавать? — Профессор потянулся за белой фарфоровой чашкой в дальнем углу подноса.
Давно меня не было.
— Не знаю, — пожала я плечами, освобождая стул от книг.
— Может, позже?
— Да, наверное.
— Так что случилось?
Я поставила стул и стянула куртку.
— Пациент был один. В общем, я вдруг вспомнила ту энергетическую манипуляцию, когда целое сердце является проводником для поврежденного. Помните? Мы много с вами его изучали…
— Да-да, помню, — прищурился он пытливо. — Ты его использовала?
— Нет, — мотнула я головой. — Я даже не помню правил его наложения. Вопрос не в этом…
— Пациент тебе дорог.
— Да, — кивнула я, усаживаясь. — Был.
— Соболезную. Понятно, почему ты такая вымотанная…
— Спасибо. Но я подумала…
— ...Что могла бы спасти и дать время? Ива…
— Именно.
— Послушай, таким как ты свойственно предъявлять к себе завышенные требования. Ты всегда была такой. Но чтобы не свихнуться, нужно принять, что всех спасти невозможно. Ты не сможешь себя расходовать на всех.
9. 8
— Он — не все. — Я опустила плечи, напряженно вздыхая. — Карл Алексеевич, я вам наврала. Он жив. И я применила это заклятье. Только это — секрет. Никто не в курсе.
— Вот как, — нахмурился профессор.
— Я не могла позволить ему умереть. Простите, что взваливаю это на вас.
— Ива… — покачал головой профессор, задумчиво хмурясь. — Ну, что ж. И теперь ты хочешь знать, что дальше.
— Он не знает. Тоже, — прошептала я. — И о чувствах моих не знает. Я ему просто друг.
Удивительно, как сплелись оба Князевых в моем вранье. Как же легко разбежаться по наклонной…
— Хорошо. Я принимаю твою тайну на хранение. Тем более, тепеорь у нас волею случая есть прецедент применения метода. Уверен, заклятье ты сплела качественно.
— Да, — с готовностью кивнула я.
— Сейчас какая ситуация? Расскажи подробнее.
— Разгоняем сердца друг друга. Я чувствую его переживания, он — мои. Оба на адреноблокаторах и седативных.
— Ну, по идее, бьется сейчас твое сердце… — Профессор азартно тер подбородок. — Мне нужна история манипуляций. Видишь ли, в зависимости от ситуации, может случиться так, что твое сердце не поможет восстановиться его сердцу. Если повреждения необратимые…
— Нет-нет, сердце уже запускали к тому моменту, и меня попросили помочь стандартным щадящим импульсом, — почти уверенно возразила я.
То, что Игорь спасал собственного брата и мог быть необъективен, я решила не принимать во внимание. Откуда мне знать, что было не так с сердцем Стаса и почему оно не хотело биться? Просто не хватило небольшого толчка или это был полный отказ функционировать?
— Тогда, возможно, твое сердце действительно сейчас перенимает часть нагрузки, которая неподъемна для травмированного. Но как оно повернется дальше…
— Вроде бы, когда сердце наберется сил, заклятье само разрушится?
— Это только предположения. Мы не изучали эту методику на практике.
Профессор тяжело вздохнул, раздумывая. По его взгляду читалось сочувствие.
— А можно попробовать расплести заклятье? — осторожно поинтересовалась я, еле сдерживая нервную дрожь.
— Сложно предсказать последствия, — вздохнул он. — Ты рискнула. А он может умереть без связи с тобой.
