– Бабушка. – Я села на диван, стараясь успокоить женщину, хотя у самой от страха подкашивались ноги. – Это простое совпадение.
– А вдруг у тебя, деточка, тот самый проклятый дневник?
– Нет, мэм, этот другой. В нем нет ни одной чужой записи, только мои, – я старалась говорить уверенно, но голос выдавал волнение. Старушка его почувствовала.
– А где ты его взяла? Привезла с собой?
– Я нашла его в доме.
– Ох, беда! Выброси его сейчас же!
– Хорошо, мэм. Так и сделаю.
Посидев с ней немного и убедившись, что женщина не собирается умирать прямо сейчас, я попрощалась. Я пожалела, что пришла в дом в отсутствии Анилы. Расстроила бабушку, позволила накрутить себя.
Трясущимися руками открыла дверь. Постояла на пороге, не решаясь пересечь двор, тупо вслушиваясь в тишину. Ладони потели, и я вытирала их о штаны поочередно, перекладывая из руки в руку карандаш с ручкой.
Обругав себя, направилась к дивану, на котором оставила дневник. Что за чушь? Почему вдруг запаниковала? Я – современная девушка, не верящая в сказки, и вдруг испугалась слов старой женщины?
Дневник лежал там же, где я его оставила.
«Вот дура–то!» – Выдохнув, села рядом.
Настроение писать прошло.
Решительно взяла в руки дневник, завязала ленточки бантом и сунула под диванную подушку.
От резкого телефонного звонка подскочила на метр.
Звонил папа.
– Как ты там? – голос у него был усталый.
– Нормально. Утром приходил Санджай, возил на завтрак в индийское кафе. Пап, а ты скоро вернешься?
– Дней через десять. Что–то случилось? Мне стоит начать волноваться?
– Нет, пап. Я взрослая девочка. Люблю тебя.
– И я. Целую.
– Пока.
Я положила трубку, но через минуту телефон опять зазвонил, заставив вздрогнуть.
– Ильсия, у тебя точно все хорошо? – это опять был папа.
– Точно. Я устала что–то. Не тревожься. Пойду, посплю, и все пройдет.
– Ты не заболела?
– Нет. Я вчера в кино снималась на набережной Индраяни.
– Ильсия. Что там у вас происходит?
– Все хорошо, папа.
Я положила трубку и, не раздеваясь, залезла в постель. Накрылась с головой и закрыла глаза. До слез хотелось домой, к маме.
«Акклиматизация что ли?» – мелькнуло в голове, прежде чем я погрузилась в тяжелый сон.
– Сия! Сия!
Нет, мне точно не дадут умереть.
Сдернула с головы простыню. И опять натянула по глаза. У кровати стоял Санджай.
– Что ты здесь делаешь?
– Почему у тебя дверь открыта?
– Забыла закрыть. Я ходила к бабушке Анилы. Ты не ответил, что ты здесь делаешь?
– Маста Ирек позвонил и попросил проведать тебя.
– Папа напрасно тебя потревожил. – В полумраке комнаты (на улице опять начался дождь) я разглядела, что Санджай переоделся. В джинсах он выглядел не менее мужественно. – Извини. У тебя, наверное, свои дела были.
– Я обещал маста Иреку присмотреть за тобой. Сейчас нет ничего важнее тебя.
У меня загорелись щеки.
Я как–то странно чувствовала себя. Поднеся руку ко лбу, поняла, что у меня жар.
Санджай заметил этот жест. Подойдя ближе, он наклонился и поцеловал меня в лоб.
– Что ты делаешь? – не сразу спросила я, пораженная его поступком.
– Ты горячая, – ответил он. – Я сейчас вернусь. И не смотри на меня так, словно я предложил тебе руку и сердце. Еще в Питере меня научили таким способом мерить температуру.
– Как ее звали? – Я заставила его обернуться.
– Кого?
– Учительницу. Только женщина могла научить целовать лоб, чтобы понять, есть температура или нет.
Он не ответил. Его быстрые шаги сотрясали ажурную лестницу. Через некоторое время взревел двигатель «Махиндры».
