– Ну, а ты-то что об этом думаешь? – небрежно спросил я.
Он взглянул на меня с некоторым замешательством.
– Я вовсе не хочу так думать, – сказал он. – Это была бы уж очень скверная история для тебя. Но говорят, что ты сам сказал Филдингу.
– Ах, – прервал его я, – какого только вздора не скажешь Филдингу…
– Так это не ты сделал? – живо воскликнул он.
Разговор происходил во время десятиминутного перерыва между уроками французского языка и математики. Этими десятью минутами мы пользовались обычно, чтобы погулять по двору или наскоро сыграть партию в крикет тут же во дворе. Когда ко мне подошел Вальдрон, я стоял и наблюдал за играющими.
Вопрос был задан напрямик, но я не хотел давать на него положительного ответа.
– Послушай, – сказал я, – ты, кажется, не сыщик. И потом, вместо того чтобы задавать столько вопросов, ты бы сам немножко подумал. У нас в Берроу двести пятьдесят учеников, и каждый из них мог это сделать. Не так ли?
– О, нет, не согласен. По-моему, это могли сделать только двое.
– Неужели?
– Верно. Браун Примус и Роллинзон.
Я расхохотался.
– Будет тебе, – отмахнулся я.
Вальдрон тоже расхохотался.
– Следовательно, – продолжал он, – если это сделано одним из двух и Филдинг болтает вздор, ясно, что это дело рук Роллинзона. Что и требовалось доказать!
Мы замолчали, но Вальдрон все-таки не успокоился. Мне пришло в голову, что нет особых оснований скрывать от него то, что скоро будет известно всей школе. Он и так уже вмешался в эту историю на свою голову. Кроме того, я был в долгу перед ним еще за прошлый раз.
– Так это сделал Роллинзон! – снова начал он. – Ужасная история.
– Стой, Вальдрон! Я вовсе не говорил тебе, что это Роллинзон.
Он немного смутился.
– Ты заходишь дальше, чем надо, – сказал я. – Все это только предположение, понимаешь? Я не говорил, что это Роллинзон. Он ни слова не сказал мне об этом, так что я ничего не знаю.
Вальдрон призадумался. Нужно сказать, что Вальдрон умел очень ловко выпытывать суть дела. Так было и в этот раз.
– Так ты только предполагаешь, что это сделал Роллинзон, но сам он ничего не говорил тебе? Не так ли?
– Это вернее.
Заложив руки в карманы, он глядел вниз, на камешки, которые подбрасывал ногой.
– Только странно, почему он ни слова не сказал тебе об этом? – спросил он.
Он попал на больное место.
– Странно? – воскликнул я. – Почему же странно? Он не обязан все мне говорить.
Но было ясно, что мой аргумент был для Вальдрона так же малоубедителен, как и для меня самого. Говорить же нам больше не пришлось, так как в эту минуту нас позвали. Мы пошли вместе.
– Конечно, – сказал я, – ты не должен никому говорить об этом. Расспросов и так будет немало, не стоит только болтать раньше времени. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Да, – медленно произнес он. – Понимаю. На меня ты можешь положиться.
Я подумал, что на него действительно можно положиться, так как он всегда был очень сдержанным и умел хранить тайны. Но через несколько минут я уже сам дивился на себя, как это я был так доверчив с ним. Это походило на наши прежние отношения – до появления Роллинзона.
В этот день утром дознания не было, хотя все понимали, что назревает гроза. Она чувствовалась не только в воздухе, но и в манерах мистера Хьюветта, когда он появился в час своего урока. Все хорошо знавшие его были рады, что непричастны к этому делу и что поэтому оно их не касается.
Вся школа ждала публичного расследования, а между тем допрос начался совсем иным образом. Нас больше всего беспокоила мысль о Хьюветте – мы забыли, что дело было в других, лучших руках. Для меня это выяснилось, когда после обеда ко мне пришел маленький Остен и сказал, что Плэйн желает меня видеть.
